Выпускник знаменитой "строгановки", Тихомиров попал на Дальний Восток случайно. Близилось время распределения, ему как-то в одночасье обрыдла столичная суета, вдобавок случилась личная драма, и он страстно захотел уехать куда-нибудь подальше - хоть за Уральский хребет. А тут коллегу и друга Юру Попкова метеоусловия забросили на три часа в Благовещенск, он вернулся потрясенный: "Слушай, Саня, там красные дубы на белом снегу - красота неописуемая. Езжай". Эти "красные дубы" сердцу художника сказали больше, чем другие доводы. Александр срочно послал запрос в Благовещенск - не нужен ли им художник-монументалист, оттуда вскоре пришел вызов. И вот уже 20 лет он, родившийся и выросший в подмосковной Электростали, учившийся в столице, живет в Приамурье.
- Здесь моя семья, мои друзья, моя мастерская, здесь источник жизни и вдохновения, - говорит художник. - Значит, здесь моя настоящая родина.
Здесь, добавим уже от себя, повсеместно видны следы его неустанных трудов: почти все крупные социально-культурные объекты в областном центре украшены его мозаиками и рельефами. Но подлинную известность, перешагнувшую пределы Дальнего Востока, всей матушки-России, ему принесла оконопись - уникальное направление современной живописи. Александр Тихомиров стал не только автором необычного термина, но и создателем нового живописного метода, его пророком и вдохновенным мастеровым.
- Око, окно, оконопись - слова звучат как однокоренные, - поясняет Александр. - Суть оконописи в том, что я стал писать работы на православные темы, используя в качестве материала оконные ставни. Эта "подсказка" - не иначе как божественной природы - пришла ко мне во сне. Ведь окна - глаза дома. А ставни - своего рода ресницы, защищающие глаз от сглаза, от камня, брошенного злой рукой. В Евангелии от Луки сказано: "если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло, а если оно будет худо, то и тело твое будет темно". Это для меня - своего рода эпиграф к оконописи, потому что я занимаюсь живописью религиозной, духовной. Если говорить совсем определенно, то оконопись - та же иконопись, только вне монастыря. Каждая моя работа - это, по сути, икона, писанная хоть и светским, но глубоко верующим человеком, каковым я стал еще в студенчестве, тайно крестившись (времена-то были люто атеистические) в Тарасовской церкви. С тех пор мою жизнь сопровождают пост и молитва, а моим "монастырем" стала мастерская.
За все годы работы у Александра ни дня не было проблем с материалом. Благовещенск - город исконно русский, а значит - еще во многом деревянный. Здесь все знают художника и несут ему ставни от домишек, которые идут на снос. Но в дело годится не всякий ставень, а только тот, что по-настоящему прокалился солнцем, продубился ветрами, промылся дождями. А для этого нужно не менее ста лет, считает Александр. Только тогда доска обретает свою "биографию", "судьбу". Очистив филенку ставни от копоти и грязи, художник выявляет скрытую от постороннего глаза фактуру дерева - трещины, сучки, годовые кольца - и органично "вкрапляет" их в свои сюжеты. Это придает им дополнительную образную энергию, подлинно житийную силу.
И все же...
- Вы стали основоположником, будем считать, нового направления в живописи, которое тем не менее имеет свои пределы, в частности, известную ограниченность сюжетов, - не без подвоха спрашиваю у художника. - Не боитесь самоповторов?
- Нисколько не боюсь, - убежденно отвечает Александр. - Я живу на границе с Китаем, часто выставляюсь по ту сторону Амура. Так вот, на Востоке вообще нет такого понятия - "исчерпанность темы". Там существуют художники, которые всю жизнь пишут одних только ласточек. Или котов. Или цветы. Я встречал людей, влюбленных, например, в ландыши. Я же люблю русскую историю, русские избы, люблю окна - очи дома, люблю наблюдать проявление духа в грубой, казалось бы, материи ставень. Именно этим я с упоением занимаюсь. И мне, представьте, не скучно, хотя до оконописи я занимался и вполне традиционной живописью. Что же до "скудости" православных сюжетов, то жизнь одного только святого, скажем, Дмитрия Донского, княгини Ольги, которых я не раз писал, - уже неисчерпаемый источник веры, духовного самостояния. Что же говорить о неисчерпаемой фигуре Христа, его апостолов... Хватило бы только таланта, чтобы оказаться на высоте темы.
Таланта и творческой энергии, веры в себя и свое дело Александру не занимать. Начав заниматься оконописью, он круто поменял свой образ жизни. Бросил пить, хотя раньше, что скрывать, злоупотреблял, доставляя немало горя близким. В начале своего нового пути он встретил жесткое сопротивление со стороны некоторых деятелей церкви, которые не сразу поняли, что это за оконопись такая и зачем она нужна. Понадобились годы подвижнического труда, прежде чем оконопись была признана не "ересью", а новым словом в современной религиозной живописи, "оконописной иконой", как определил место Тихомирова "в церковном строю" архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил. Нынче работы художника есть у Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, их можно увидеть в ряде церквей Сибири и Дальнего Востока, они не раз выставлялись в храме Христа Спасителя, а в 2000 году были представлены на международной выставке современного православного искусства в Иерусалиме, проделав путь от Святой Руси - к Святой земле.
Кстати, что касается выставок, то Александр не успевает их открывать, зачастую передоверяя это дело своим представителям. Только в Москве у него случается до десяти вернисажей в год - не больно-то каждый раз налетаешься за семь тысяч верст. Зато его работы "разлетелись" нынче по всему миру, они хранятся в галереях и частных собраниях Австрии, Чехии, Германии, Кипра, Кореи, Китая, Польши, США, Финляндии, Японии, Израиля...
- Не грешно ли с точки зрения православия продавать свои творения? - спрашиваю у художника напоследок.
- Ничуть не грешно. Я же не монастырский, а мирской художник. У меня жена, двое детей - их надо кормить. Кстати, столпы православия, труды которых я постоянно читаю и перечитываю, резонно замечают: как правило те, кто занимается духовным искательством, упускают из вида материальную сторону жизни. И наоборот. Получается вроде стояния на одной ноге. Я же стараюсь стоять на двух ногах. И у меня получается.