В Доме-музее К.С. Станиславского открылась выставка, посвященная самому загадочному автору Художественного театра Леониду Андрееву
«Лучше совсем закрыть театр, чем ставить Сологуба и Андреева», — бросил в сердцах категоричный Константин Сергеевич в адрес бескомпромиссного Леонида Николаевича. Друг, протеже и антагонист Горького Андреев-драматург одно время гремел громче самого «буревестника революции». Художественный театр он боготворил, хотя тот едва ли платил ему взаимностью — это были деловые отношения, а не любовь, как с Чеховым. Об этом и многом другом — выставка, открывшаяся в Леонтьевском переулке.
Экспозиция озаглавлена фрагментом письма Леонида Андреева: «Если бы не было Художественного театра...». А в самом письме фраза заканчивается так: «Я бы и не подумал писать пьесы».
Основатель русского экспрессионизма, один из ярчайших представителей Серебряного века, странный, нервный, красивый Андреев-драматург «волновал, беспокоил, раздражал, злил и возмущал». По крайней мере так отозвался об андреевской «Екатерине Ивановне» Немирович-Данченко, поставивший пьесу наперекор труппе и ее звездам Качалову и Москвину.
Дебютом на подмостках МХТ, принесшим Андрееву известность, стала «Жизнь Человека», поставленная Станиславским в 1907-м. На фоне черного бархата появлялись наброски интерьера, в которых возникали гротескно-заостренные силуэты героев в гриме, подражавшем маскам. Как признавался позднее режиссер, в то время он интересовался в театре ирреальным и «искал средств, форм и приемов для его сценического воплощения».
К моменту постановки «Екатерины Ивановны» Немировичем, а дело было в 1912-м, «андреевское» в МХТ стало синонимом сомнительного, а то и безвкусного. Однако Владимиру Ивановичу не терпелось нарушить сытое спокойствие публики «колючей пьесой» Андреева, где автор изображал полубогемные нравы чиновников большого города. Спектакль почти провалился, но как это обычно бывает с театральными провалами, урожай рецензий вышел знатным. Критики посмеивались сквозь усы: полумрак столовой богатого дома, из боковой двери выходит студент, прислушивается, качает головой, уходит. Выстрел, женский визг, другой выстрел. Третий акт закончился почти без аплодисментов, четвертый — шиканьем.
Рецензенты ставили в вину Андрееву психологическое неправдоподобие и схематизм характеров. Говорили, что спектакль вытянули актеры: Германова —Катерина Ивановна брала контрастом состояний (то лучезарная мадонна, то бесстыдная распутница), игравший ее мужа Качалов наделил своего несимпатичного героя рыцарским благородством. Москвин укрупнил образ любовника — Коромыслова. Разумеется, символист Андреев и не стремился к правдоподобию, он разрабатывал модернистскую концепцию, о чем подробно писал в письме Чехову: в «новой драме» для него доминируют мысль, ощущение, а не действие, так что порой кажется, будто история происходит не наяву, а во сне. Характеры действующих лиц почти не прописаны, об их внутреннем мире публика узнает не столько по поступкам, сколько по окружающим предметам, обстановке, деталям быта...
Как рассказали авторы экспозиции в Леонтьевском переулке, Андреев был для Московского художественного театра источником пьес на актуальные темы. Но, будучи человеком невероятного таланта, странным образом оставался в тени других мхатовских авторов, в частности Чехова и Горького.
— Чтобы показать многогранность таланта Леонида Андреева, мы объединились с Музеем писателя, который находится в Орле, — рассказала директор Музея МХАТ Софья Грачева. — Коллеги передали личные вещи Леонида Николаевича, и главное — его автохромы, т.е. снимки, сделанные в тогдашней пионерской технологии цветного фото. Эти работы Андреева — настоящая художественная фотография, их можно рассматривать часами. Также мы сотрудничаем с Музеем Леонида Андреева в Бутове, где он с семьей арендовал дачу. Этот мемориальный центр создали несколько лет назад невероятные энтузиасты, которые собирают все, что связано с именем писателя. Нам они передали картину Леонида Андреева. Так что на выставке, помимо истории отношений с театром, этот уникальный человек раскрывается и в такой до сих пор малоизвестной своей ипостаси, как художник и фотограф.
Для самого Андреева изобразительное искусство было своего рода отдушиной. Так, в числе представленных в Доме-музее Станиславского экспонатов — портрет Льва Толстого, скопированный с почтовой открытки. Знал бы Лев Николаевич, бросивший свое знаменитое «он пугает, а мне не страшно», об этом негромком знаке почитания со стороны несправедливо раскритикованного коллеги. Видим мы и андреевские портреты жены и музы Шурочки Велигорской, автопортреты в форме моряка — длинные волосы, задумчивый взгляд эстета и романтика. Да-да, ко всему прочему Андреев был заправским морским волком. Друзья вспоминают, что у драматурга (одна из пьес которого, между прочим, называется «Океан») был свой флот — несколько лодок, катера, яхта... Говорили, что если Леонид Николаевич уединялся в кабинете с журналом «Рулевой», о живописи и литературе он забывал. Не говоря уж про обожаемый, но недооценивший его МХТ.