АНДРЕЙ. С полудня тучи медленно расползались по горизонту, клубились, наливались свинцом. "Господи! Только бы не было дождя!" - шептал Андрей. Нестерпимо болели опухшие, покрытые язвами ноги. Не шевелились и, казалось, ничего не чувствовали руки, в кровь изъеденные гнусом. Уже недели две во рту не было крошки хлеба. Может быть, и не две недели, а больше - счет дням он потерял сразу.
На ближний к нему цветок села пчела. Изловчившись, потратив последние силы, Андрей прихлопнул насекомое. Взял непослушными пальцами. Поднес к глазам. Оборвал крылья. Засунул в рот. Медленно прожевал. "Маленькая... Сколько же их надо съесть, чтобы утолить голод..."
Опять погрузился в какой-то полубред. Очнулся, разглядел небо - рядом, совсем близко - звездное небо! Слава Богу, Он услышал и дождя не будет...
Из всех уже протекших, как вода сквозь пальцы, суток он отчетливо помнил первую половину того самого 18 июля. Утром из бывшей деревни Кедровой километрах в ста от Нижнеудинска, где отряд стоял с 30 мая, машина, как обычно, развозила людей по профилям. Сначала там прошли топографы: поставили пикеты, оставили зарубки. Уже после по ним ходили геофизики: смотрели в глубь земли с помощью приборов. У рабочих немудреная забота: нести то, что дают, копать там, где укажут, бить "стаканы", где требуется. В тот день Андрей ехал в кабине, остальные сидели в "будке". Ехал и думал: "Хочу спать". Как-то "немоглось". Вышел где обычно, на 15-м профиле, отмахал четыре километра. Через речку Слюдянку перебрался. Там "добил" оставшийся километр. Прошел 500 метров в сторону, вышел на 20-й профиль.
Отсюда ему нужно было спускаться вниз. Доделать работу на последнем 250-метровом "кусочке". Вот здесь-то ему и стало плохо. В глазах потемнело. Огляделся, потряс головой: вокруг заросли черники, какая-то трава, бурелом, каменья. Выбрал место поровнее, прилег. И провалился в забытье. Когда проснулся да огляделся, не увидел ни пикета, ни одной зарубки. Ни справа, ни слева, ни впереди, ни сзади - ни одной метки. Метался между стволов по лесу, который уже "поймал" пленника и не собирался его выпускать. Андрей лег под дерево переночевать. Мол, утро вечера мудренее. Да и должны хватиться его...
А утром шел дождь, и он брел куда-то, спасаясь от хлябей небесных. Промокли спички и сигареты. Кончился провиант. А дождь все лил. Обдавало водой с веток кустов. На траве лежала россыпь крупных капель. Дождь шел на следующую ночь и на следующий день, и опять шел...
Пока двигался, Андрей холода не ощущал, а ночами мерз до крупной дрожи. Потому что на маршрут ушел в майке, в черном "хлопчатом" комбинезоне, в кепке, в резиновых сапогах. Рюкзак он где-то уже оставил. Разложил его сушить, а когда ночью пошел дождь, то кинулся искать какую-нибудь валежину, чтобы укрыться под нею. Утром про заплечный мешок и не вспомнил. Потянулся за одной ягодкой, за другой, а пока набрал горсточку, поздно было за рюкзаком возвращаться. Да и зачем?
МАМА: "Я нисколько не волновалась и не чувствовала ничего. Вот пока ребятишки были маленькие, помню: сижу на работе, а мне неспокойно и тошно. Отпросилась у начальства и бегом домой. Не зря! Смотрю, Андрюша весь белый, а Наташа, сестра его, говорит: "Мамочка, ты только не волнуйся. Уже все нормально". Какое там! Играли с мальчишками, набрали в бутылку карбида, налили воды - "взрывники" сопливые! Бутылка, естественно, взорвалась. Двоих мальчишек увезли в больницу. Андрюшке живот зашили. И вот они меня встречают - "уже все нормально"! Еще один раз чуть пожар не устроили. Тоже я надергалась. И тоже домой прибежала, потому что сердце не на месте было. А вот здесь - ничего не чувствовала...
Роза Андреевна уже не плачет. Ведь говорим мы с нею после "счастливого" конца. Но тогда, когда она узнала, что сын пропал, что ищут, но "никаких следов"... Как она себя кляла! Ведь с ее подачи сын отправился в тайгу. Ушел из домоуправления, где работал слесарем. Временно сидел без работы. А она узнала, что в "Сосновке" набирают сезонных рабочих. "Я ему и сказала: "Может быть, на лето устроиться к геологам? Подзаработать денег на ремонт квартиры..."
АНДРЕЙ. Он пережидал ночную темноту, потому что спать уже не мог - только днем на солнце "выпадал" в сон - на несколько минут или часов? - не знал, потому что часов не было.
"Бредовать уже начал, - вспоминает теперь. - Слышу, голос какой-то говорит:
- Тебя будут искать через три дня...
- Почему через три?
- Так положено...
- А кто это говорит?
В ответ - молчок. Тихо. Тени какие-то..."
В один из дней услышал вертолет. Потом и увидел - он повисел над горой, но как Андрей ни махал руками, ни кричал - не помогло. Вертолет улетел. Может быть, после этого в его голове мелькнула шальная мысль: не пора ли это закончить, свести с жизнью все счеты. Ведь найти его не могут... Сейчас он и сам не знает, что удержало его на этом свете. Наверное, мысли о маме...
Утро, вечер, день и ночь - все смешалось. Он жевал хвою, подбирал остатки черемши. Собирал ягоды. Кусал кору. Пережевывал грибы. Не брезговал гусеницами. Отжимал мох и пил воду - мутную, нацеженную по капле. Опираясь на палку, заставлял себя идти. Считал шаги. И думал о том, когда же тайга кончится... И все застилало одно желание: поесть, хоть что-нибудь... Веселились вокруг бурундуки. Сторожко высматривали "двуногого невиданного зверя" соболюшки. Под камнями шуршали мыши. Видел медведей - без опаски, потому что издалека, метров с двухсот. А вот как-то сидел на камне, поднял голову и обомлел: вот он, Хозяин - огромный, бурый - в нескольких метрах. "Нет, кажется, я не испугался. Просто потихоньку начал сползать вниз с горки. Почему-то думал: медведи плохо вниз бегают... Так и разошлись: он своей дорогой, я - своей..."
Хотя какая там дорога: бурелом, поваленные стволы в два обхвата толщиной - под ними хорошо прятаться от дождя, но перелезать через них с опухшими, покрытыми язвами ногами мучительно. Перебродил речки, после дождей вполне многоводные. Пару раз вода сбивала с ног, швыряла по камням, но прибивала к берегу. Однажды, после очередной переправы, с трудом стащил с себя сапоги, снял одежду. Просушил на теплых от солнца камнях. Оделся. И уснул прямо на берегу.
Андрей не знал, что он вышел на речку Изан...
МАМА: "Он мне написал, что ведро черники наварил... Я ему ответила. И жду: обещал приехать на пару дней. А в "Сосновгеологию" позвонила только 31 июля. Вот тут со мной чуть приступ не случился! Но говорят, что ищут. Наверное, найдут, думаю. Человек - не иголка в стоге сена. Подождала. Результатов никаких. Поехала в областную спасательную службу. Начальник управления ЧС и ГО Игорь Самовольнов подключился сразу. Но поисковая группа на место прибыла только 10 августа...
Ходила даже к экстрасенсам. Те говорили, мол, не убивайся так: он живой, только больной очень. Пробовала молиться. Но мы же все некрещеные - из атеистов. Вся родня в шоке. А я плачу. Может, они и помогают, слезы... Только нога стала "отстегиваться", наверное, на нервной почве..."
АНДРЕЙ давно уже не реагировал на лесные звуки: порыв ветра, шелест падающей ветки, птичий гомон слились в какой-то постоянный шумовой фон. В то утро так же монотонно шумела река, из которой он выбрался накануне. И не было сил подняться. Но вдруг он услышал звуки, заставившие его вскочить. Или ему только это показалось, что вскочил, а на самом деле сумел поднять лишь голову?
- Смотри, еще один рыболов лежит! - сказал кто-то.
"Я чуть не расплакался. Людей первый раз увидел. Говорю: ребята, я - геолог, я заблудился... Отвечают: "Знаем, тебя вертолет искал". - "А какое сегодня число?" - "12 августа..." Я-то думал, что по тайге брожу уже гораздо дольше".
С рыбаками Андрей пробыл сутки. Отлежался в их зимовье, поел. Ему показали, куда идти: "Немного там, километров восемь". Шел, считая шаги. Уже восемьсот пятьдесят девять... Восемьсот шестьдесят три... Увидел баню на берегу. Это была деревушка Патриха. А баня стояла в усадьбе Володи Коржанова: тот приютил, накормил, одел. У него Андрей увидел себя в зеркале: страшный стал - "глаза дикие, скулы торчат, волосы отросли"... Весил он в тот момент около 40 килограммов, кости скелета "светились и торчали наружу".
14 августа Андрея "по эстафете" переправили в деревню Сереброво, к лесничему Куркову.
- Мама его меня все яйцами сырыми кормила. Говорила: "Сынок, тебе кушать надо, поправляться..."
Из Сереброво в Тайшет Преловского привез глава районной администрации Анатолий Зелезинский, и - в больницу. Диагноз - крайнее истощение организма.
- Телефон мамин помнишь? - спросил он Андрея.
- Кажется, помню...
МАМА: "Анатолий Адамович позвонил мне 15-го. Дай Бог ему здоровья! 16-го утром я уже была в Тайшете. Когда сына увидела, испугалась: худющий, изъеденный мошкой, руки тоненькие-тоненькие... Сколько же он километров нашагал в этих резиновых сапогах? Я, пока ехала в Тайшет на поезде, все смотрела на лес, на тайгу. И как гляну на эту черноту, так сердце заходится и голова кружится: ма-ма родная!"
* * *
Сейчас Андрей лежит в одной из больниц Иркутска. Неладно с почками, с печенью, шалит сердечко. Он, однако, не унывает. Говорит, что многое понял в жизни. Что смотреть на нее надо проще. Политика, газеты, интриги - все лишнее, никчемные людские "игрушки". Надо просто и, желательно, хорошо - жить.
Попав в "цивилизацию", он посмотрел с удовольствием два любимых фильма: "Весна на Заречной улице" и "В бой идут одни "старики". Слушает новости, музыку. На "боевики" даже не глядит: с души воротит. Противно смотреть придуманные страсти после того, как сам прошел жестокую школу выживания - не понарошку. Ведь 12 августа, в возрасте 33 лет, он, по сути, второй раз родился.
Спит пока плохо, только со снотворным.
И еще заметил за собой такую "странность": страшно ему теперь в помещении, зато под небом - "лег бы и спал спокойно". Спрашиваю: "В тайгу еще пойдешь?" - "Отчего нет? Пойду".
Еще собрался креститься. А как только все эти дела сделает, поедет в Тайшет, в Сереброво, в Патриху: "Надо добрым людям спасибо сказать. Поклониться".