Знаменитый путешественник и исследователь Фритьоф Нансен был инициатором учреждения удостоверения личности для перемещенных лиц
90 лет назад существование тысяч и тысяч отверженных было легализовано при помощи «нансеновских паспортов».
Тогда по инициативе Фритьофа Нансена в Женеве подписали международное соглашение об учреждении удостоверения личности для перемещенных лиц, получившего свое название в его честь. Вручались эти документы беженцам из революционной России, армянам, покидавшим родину после устроенного в Турции геноцида, а позже — евреям из нацистской Германии.
Незамеченные юбилеи великих людей говорят о наших сегодняшних пристрастиях едва ли не больше, чем громкие торжества. Что он, в сущности, такого совершил, Фритьоф Нансен, чтобы претендовать на наше и без того переутомленное внимание? Ну провел пионерское исследование о нервной системе европейской миксины (отряд позвоночных класса круглоротых, если кто забыл), ну пересек на лыжах Гренландию, ну наделал еще больше шуму своей полярной экспедицией на «Фраме», ну поставил мировой рекорд в прорыве к Северному полюсу, ну возвращал к нормальной жизни армады «перемещенных лиц» после столпотворения Мировой войны и «мирной» толкотни на новых границах, ну получил Нобелевскую премию мира: Так кто ее только, включая террористов и шарлатанов, с тех пор не получал?! А паспорта его Набоков пометил изящным «мо»: nonsens pass.
Но ведь наворотил все эти подвиги не цельнометаллический рыцарь без страха и упрека, а, в общем-то, человек, не лишенный ни одной из наших слабостей. Он мог проявить жестокость к спутнику, среди полярного мороза провалившемуся в полынью («Мы же не бабы!»), мог во время бесконечного дрейфа впасть в хандру и даже осточертеть своей команде, и без того не знающей, чем занять себя. Мог, отправляясь к полюсу, оставить жене, знаменитой норвежской певице, возвышенное прощальное письмо («Ты моя мадонна! Перед твоим образом я каждый вечер стою на коленях»), а потом почти открыто изменять ей — но после ее внезапной смерти едва не отправиться за нею вслед от горя.
Ставить на первое место интересы конкретных, живых людей, спасающихся от напастей жестокого века, — за эту его склонность Нансена иногда называют первым правозащитником ХХ века. Однако, стремясь разорвать унизительную зависимость Норвегии от Швеции, которая, вопреки воспитательной либеральной сказке, отнюдь не собиралась добровольно расставаться со своим национальным достоянием, Нансен, в сущности, уже призывал к войне: «Долой мир, и давайте проявим героизм!» Оставаясь при этом противником референдума, ибо не был уверен, что народ сделает достойный выбор. Считаясь в теории республиканцем, он счел более целесообразным сделать Норвегию монархией, сомневаясь, что респуб-ликанская форма правления так же идеальна на деле, как на бумаге. Поэтому и парламенты он предлагал компоновать не из «случайных» избранников народа, но из представителей профессиональных корпораций, кажется, опередив с этой идеей самого Муссолини. Сам же, если приходил к какому-то решению, шел до конца, игнорируя людские мнения, как завзятый ницшеанец, и при этом неизменно оставаясь гуманистом.
В сущности, он мечтал о том, чтобы его родиной управляли аристократы...