МЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ВЫЖИТЬ РАДИ МАМЫ
- Знаете, когда я рассказываю про то, что случилось, - делится Ксения Некрасова, - мне становится легче. И психолог посоветовал не держать воспоминания в себе. Я ведь будущий журналист и должна говорить, чтобы люди узнали правду А знаете, как все непросто? Папа, с кем я летела, на четвертый день после катастрофы впал в депрессию. А ведь он сильный человек, бывший военный, полковник в отставке...
Я, помню, ехала в маршрутке, и водитель резко затормозил. И меня вдруг стало трясти, слезы потекли. Вышла из машины, прошлась пешком, немного успокоилась. В метро теперь нападает страх, а вдруг машинист не успеет остановиться? Перестала ездить в лифте. Даже на 16-й этаж поднимаюсь пешком. Не знаю, когда еще сяду в самолет. И если полечу, то только с папой. Он меня спас, а его спас Бог.
Мама ушла с работы, чтобы помочь нам с папой пережить все это. А я в те страшные мгновения думала: "Мы должны выжить ради мамы".
Одна мысль одно время доводила просто до отчаяния: "Почему именно я попала в этот самолет? Ради чего?" Никто не мог объяснить. Я пришла за помощью в церковь, и батюшка сказал: "Бог дает испытания тем, кто их выдержит". И эта фраза запала в душу, легче стало.
Столько неправды показывают и столько несправедливости. Самолеты "Сибири" как летали, так и летают. И я узнала, что моя жизнь стоит всего 12 тысяч рублей.
...Мы опоздали, достались места в самом хвосте. Я летала много, ничего не боялась. А вот папа знал, что рано или поздно он попадет в катастрофу, даже знал, что произойдет она во время посадки. Он всегда к этому готовился. И, когда самолет несся по полосе, а за окнами все мелькало, папа взял меня за руку. Глаза закрыл, гладит меня по коленке и шепчет: "Ничего, ничего, ничего..."
Обручальное кольцо (оно ему жало) папа снял во время полета, а потом надел, чтобы легче было его опознать...
Самолет затрясло, но страх еще не пришел. Страх появился после удара, когда я влетела в переднее сиденье. Встала и хотела взять с багажной полки сумочку и цветы для мамы. Я же поступила в институт! Потом дошло: надо спасаться. Бортпроводник Андрей Дьяков уже открыл люк, помогал пассажирам выбраться, успокаивал. Папа потащил меня к выходу. Кругом крики. Я сама кричала: "Не толкайтесь!" Папа молчал. Трап не раскрылся, а высота - метров шесть. Папа: "Ксюша, прыгай!" Я привыкла его слушаться. Посмотрела вниз, а там уже лежали переломанные люди. Некоторые пытались отползти в сторону. Я прыгнула. Ничего не повредила. Кто-то свалился мне на спину. Помню холодный дождь и то, что я потеряла шлепанцы, порвала джинсы. Подошли к колонке, смыли грязь и кровь. Она шла у меня из носа. Какие-то бабушка с дедушкой вынесли старенькие босоножки. Мы их потом искали, чтобы отблагодарить, но не нашли.
Остановили машину и помчались в аэропорт сообщить своим: с нами все в порядке. Водитель денег не взял. И вижу, идет мама с братом Максимом. Бегу им навстречу и кричу:
- Мама, мамочка, мы живы, мы здесь!
Это была самая радостная встреча за 17 лет.
А минутой до этого охранник закрыл входную дверь в зале прилета, откуда мы с папой должны были появиться. Сказал маме: "Самолет не смог приземлиться... Возможно, он полетит на Братск".
Случайно на сороковины мы познакомились с родителями погибшего Андрея Дьякова. Теперь перезваниваемся, встречаемся. Они стали нам как родственники. И маму Андрея я называю тетей Надей. На годовщину аварии обязательно встретимся на месте трагедии у памятного знака.
...- Только выпрыгнули из салона, - добавляет к рассказу дочери Сергей Некрасов, - как начались взрывы, и самолет стал разваливаться. Столбы дыма. Переломов у меня не было, но скоро начались проблемы с ногами. С каждым днем все сложнее ходить - боли от поясницы до ступней. И лежать больно. Доктора объясняют: произошло смещение скелета. Стал нервный, нетерпимый. Гнев внутри. Могу и сорваться, накричать. Такого прежде не было.
Страшные мгновения то и дело возникают перед глазами. Я их отгоняю и не могу отогнать. И все время прокручиваю тот полет. Ощущение такое, что побывал на том свете. Вроде бы ходишь, разговариваешь, как всегда, но внутри рана. И она все время кровоточит.
С этими авариями как-то стало привычно, обыденно. А разговоры о слиянии мелких авиакомпаний, о том, чтобы выплачивать пострадавшим, как в Европе, так и остались разговорами...
БОИМСЯ ЛИШНИЙ РАЗ РАССТАВАТЬСЯ
Валерий Вовк летел вместе с супругой Натальей и двумя дочками - одиннадцатилетней Ириной и четырехлетней Алесей.
- В последний момент поменяли самолет, и мы садились в салон, - вспоминает Валерий Витальевич, - не по билетам, а на свободные места. Каждый выбирал в тот момент свою судьбу. Мы сели всей семьей в середине второго салона, в четвертом ряду. А должны были лететь в первом, фактически обреченном салоне. Из него выбрались всего четыре или пять человек...
Мой собеседник замолкает, вспоминая о чем-то своем. Я стараюсь не мешать.
- Что-то необычное ощущали во время полета?
- Да, было. Обычно девчонки то в туалет просятся, то по салону бегают. А тут сели - и все. И мысль возникла: что-то должно случиться. Я собрался, стал невольно готовиться к этому "что-то".
...Приземлились по расписанию - примерно в 7.40. По моим ощущениям аэробус после касания так и катился без всякого торможения. Смотрю в люк: военную стоянку проскочили, грузовую, а скорость все та же - под 200. Еще дождь, помню, моросил. Сумрачно.
На всякий случай уперся ногами в пол. Наташа Алесю никак не могла разбудить и взяла ее на руки... Потом звонкий удар - и на моих глазах супруга и дочурка улетели из кресел к перегородке. Наташа Алесю из рук не выпустила, удержала. И дочка оказалась прямо под ней. Говорят, были крики. А я помню, что наступила тишина.
Впереди свалка из тел - ремни не выдерживали. Падали сумки, кресла. По Наталье ходили, ее пинали. А она, защищая телом Алесю, сконцентрировалась, поползла на локтях к левому люку. Вся спина у жены была потом черная. Не от ожогов - от синяков. Мы с Ирой остались в креслах - были хорошо пристегнуты. Я взял старшую дочь за руку и потащил по левому проходу. Надо было помочь Наталье.
Впереди, перед запасным выходом уже полыхала обшивка. Странно все это. Не мог мгновенно авиационный керосин вспыхнуть. Он вообще плохо горит, особенно холодный. Говорю об этом как профессионал. Закончил в свое время Иркутское авиационное училище, получил специальность инженера по эксплуатации самолетов и двигателей. Отлетал восемь лет бортинженером. Тут что-то было другое. Ведь двигатель, я видел, уже оторвался, лежал в стороне. Не могло от него загореться. Видимо, загрузили самолет чем-то пожароопасным. Слышал такой разговор в авиакомпании. А багажное отделение находилось прямо под нами.
...Жар, дым черный. Сверху капала расплавленная пластмасса. Хорошо, что перед полетом под рубашку надел хлопчатобумажную майку. Наталья еще ворчала: зачем, мол, тебе столько одежек. А именно майка спасла спину от ожогов. Глаза ест. И опять никаких звуков не помню. Да и как кричать в дыму? Сразу несколько человек пытались открыть заклинивший люк, раскачивали. То появится светлая щелочка, то закроется. А времени у нас совсем не было. В отличие от тех, кто сидел в последнем салоне. У них какой-то запас имелся...
А мысль уже одна: "Все. Конец..."
- Говорят, что перед смертью человека посещают разные видения. С вами так было?
- Ничего похожего. Только досада: прилетели нормально, и вот на тебе. И еще могу сказать тебе, что умирать совсем не страшно.
- Добрался до перегородки, - продолжает вспоминать собеседник, - а там уже груда тел, в том числе неподвижных. Кто потерял сознание, тот и погиб. Люк наконец открыли. У нас спаслось человек двадцать.
Ире досталось больше всего. Она последняя выбиралась. Обожгла уши. И у меня они по краям обуглились. Легкие были забиты сажей. Кашель дикий. Когда Ира потеряла сознание, не помню. Перед самым выходом, наверное. Прыгать не пришлось: вышли на крыло, а оно оказалось над самыми гаражами. Жена с Алесей были уже на крыше, смотрели, где я с Ирой. Какие-то парни помогли спуститься. Тут Ира глаза открыла: все в порядке. Эмоций уже никаких. Сотовый не сгорел. Как был на поясе, так и остался. Сразу же позвонил тестю, который нас встречал: "Николай Николаевич! Тут проблема с самолетом. Но у нас все нормально". Он и не сразу понял, что случилось.
...Обвинили пилотов. Якобы случайно включили двигатель в режим взлета. Рукавом, мол, задели рычаг и перевели его в другое положение. Это бред. Такое физически невозможно. Самолет был технически неисправен - факт. Уже в Москву он таким прилетел. А погибших пилотов обвинили, потому как они постоять за себя не могли. Такая ложь больше всего задевает. А ведь у экипажа жены, дети остались. И им сообщения, говорят, присылали: "Твой отец - убийца!"...С этим клеймом теперь жить. А ведь вина не доказана.
Славили потом одну бортпроводницу: сколько людей, мол, вытащила! Просто устроили шоу. Выскочила она, и больше ее никто не видел. Долг свой не выполнила. Ложь, ложь, ложь...
...Потом были больницы, санаторий на Байкале. Молодцы иркутяне: помогали, чем могли. Уже научились помогать. Ирина отмечала в больнице на третий день после катастрофы свое одиннадцатилетие. От администрации области ей подарили сумочку с косметикой. Узнали вот про день рождения. Авиакомпания дала нам на лечение по 20 тысяч рублей. Но столько справок пришлось собирать... За багаж вообще ничего не получили. Ни копейки. А вещей было много. В отпуск же летели. Еще подарки родителям везли, видеокамеру... Всего тысяч на 150. И на полке в самолете сумка сгорела - в ней 60 тысяч рублей было. Страховка совсем смешная. Скажем, за погибшего обязаны заплатить всего 12 тысяч рублей. Нам на четверых при стольких диагнозах дали около 5 тысяч. Хорошо друзья помогли - купили самое необходимое.
Через полтора месяца мы опять полетели. Из Иркутска в Москву. Правда, предварительно я семью сводил на самолет, со знакомыми договорился. Походили по салону, в кабину заглянули, посидели в креслах. Посмотрел - реакция у дочек и Натальи нормальная. У меня самого страха не было. Когда в Домодедово приземлялись, попали в ливень. Туча, молнии. У Натальи - слезы, Ира заплакала. Глядя на них, и Алеся заревела. И больше уже не летали.
Сейчас стараемся не вспоминать про то, что было. Наташа эмоциональная: у нее чуть что сдают нервы. Когда случилась авиакатастрофа под Донецком, у супруги началась истерика. Я ее по голове гладил, успокаивал: "Наташа, ну что ты..." Алеся часто рисует, как самолеты вниз пикируют. И когда играет сама с собой, представляет авиакатастрофу. Иногда вдруг скажет: "А самолеты падают". Когда на машине едем, все время предупреждает: "Папа, тише, тише..."
Ближе мы стали, обострилось чувство жизни. Боимся лишний раз расставаться. 9 июля - это теперь наш общий второй день рождения.
- Вы как-то можете объяснить свое спасение?
- Я верю в судьбу. Когда-то прочитал "Фаталиста" Лермонтова. Так с этим и живу. А чаша весов все время колебалась. И с билетами, и с люком...
ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ВСЕ ВРЕМЯ ЧЕРНЫЙ ДЫМ
- Я не один раз в серьезные переделки уже попадал, - рассказывает старший тренер Иркутской области по тяжелой атлетике, мастер спорта международного класса, чемпион СССР Сергей Горбачевский. - 1993 год. Вляпался в автомобильную аварию на плотине Иркутской ГЭС. Ехал на "шестерке", и вдруг со встречной выскочил прямо на меня "Москвич". Вылетело лобовое стекло, руль я положил фактически на капот. Отбил грудную клетку. В 2000 году поехал в Сидней на Олимпиаду, привез ученика своего - Женю Шимлянникова. И в шторм полез купаться в океан. Стало относить от пляжа. И никак я не мог к берегу подплыть. Казалось, вот-вот - и силы оставят меня...
...В самолете я сидел во втором салоне, в первом ряду, что справа. Второе место от иллюминатора. По моим понятиям самолет не только не тормозил после приземления, а ускорился километров до трехсот и даже больше. Потом его затрясло, и я снова застегнул ремень. Потуже. Понял: сейчас что-то произойдет. Напротив меня сидела стюардесса - Вика Зильберштейн. Смотрю: зрачки у нее расширяются. Огромные черные глаза. Я еще левой ногой приготовился оттолкнуться, чтобы ее не зашибить. И вовремя: ремень разорвался, я вылетел из кресла и левым плечом врезался в перегородку. Прямо возле девушки. Упал на спину. Правая нога неудачно зависла. И на нее стали падать люди и кресла. Почувствовал: нога сломана. Была еще сорвана коленная чашечка. Вижу - коленка квадратная стала. Дым снизу повалил. Запах ядовитый. Понял: времени, чтобы выбраться, совсем мало. Легкие забивало, а рот прикрыть нечем. Хватило длины руки, чтобы опустить рычаг люка. Крики, гвалт, я сам матерюсь. Кто-то выпихнул люк наружу. Правой рукой я выкинул кого-то в отверстие, а потом то ли кресло, то ли ящик - старался при этом выход не заблокировать. Сгруппировался и пополз к отверстию. Вывалился прямо на крышу гаража. Минуты две лежал, чтобы отдышаться. Кашель страшный, сгустки коричневые из меня вылетали... Огонь в передней части самолета, на крыше. И из нашего люка повалил черный дым.
Значит, кто не успел вырваться, тому уже кранты. Взрывы начались. Пополз по бетонной крыше на локтях. Потом мелкие камешки, наверное, месяц из-под кожи выковыривал.
Сполз с гаража по какому-то рельсу. Два мужика внизу подхватили и отнесли в ремонтный бокс. "Скорая" подъехала, я к ней попрыгал.
...На вторые сутки, когда на вытяжке лежал, начались страшные боли в животе. Оказалось внутреннее кровоизлияние - из-за ремня безопасности. Срочная операция. А я сначала и не почувствовал ничего - пресс-то сильный. Еще две операции на голени и коленной чашечке. Она до сих пор у меня "немая". Через месяц выписали с корсетом на ноге. Пришлось на свои деньги в "Медтехнике" покупать. Похудел килограммов на десять. Через два месяца стал ходить на тренировки, качать руки и ноги.
Авиакомпания обо мне и не вспоминала. Никто из "Сибири" даже не разговаривал, извинения не просил, помощи не предлагал. Как будто так и надо. И за свой багаж ничего не получил. А вез дорогую спортивную экипировку, сотовые телефоны... Мне бы хотя бы стоимость груза компенсировали.
...В тот момент испуга не было. Сейчас привожу мысли в порядок и понимаю, что контроля над собой не терял. Помогла спортивная подготовка. Жизнь в спорте жесткая, и травмы атлетов все время преследуют.
И вообще мне везет. По билету должен был сидеть в первом салоне. Свободное же место оказалось возле аварийного люка. А если бы сидел в середине? Первый звонок жене: "Татьяна, тут самолет у нас при посадке разбился. Сейчас он горит, а я лежу со сломанной ногой. Найдешь меня в больнице..."
Я как работал, так и продолжаю работать. Ничего не изменилось. Но чем дальше уходит по времени катастрофа, тем чаще вспоминаются те страшные сцены. Ощущения, знаешь, тягостные. Столько людей в самолете осталось. И перед глазами черный дым. Я себе говорю: ну хватит, это все в прошлом. И никак не могу убедить.
Почему мне везет? Может быть, потому что самый младший в семье. А к младшим и родители благосклоннее, и судьба.
Героизм? Ничего такого не заметил. Знаю, в последнем салоне стюард Андрей Дьяков людей вытаскивал. Стольких спас! А сам выбраться не успел. Слышал, как он кричал: "Всем лечь на пол! Не паникуйте!" Вот Андрей - герой.
Какой бы я дал совет? Надо быть готовым к беде. И всегда.
КРЕСТИК ЗАЩИТИЛ
- Сел я в первом салоне, - рассказывает Владимир Малый, начальник Иркутского центра по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды. - Было свободное место рядом с каким-то пареньком в четвертом ряду по правому борту. Все проходили дальше, а я решил здесь сесть. Сосед, знаю, что его Андреем зовут, еще мне говорил: "Компания сменила логотип, и обслуживать в самолете стали лучше". Потом в реанимации сказали, что паренек не погиб.
Летели из Москвы нормально. Помню хорошо: не спал. Может быть, поэтому и жив остался. И никаких отклонений в полете не было. Ни хлопков, ничего такого. И при посадке тоже. А то в желтой прессе пишут разное. Ерунда все это.
Приземлились, а самолет катится и катится. Обычно ведь в кресло вдавливает от торможения. В один момент показалось, что самолет препятствие объезжает.
После удара меня из кресла не выбросило. Со спинкой сиденья упал вниз. Сверху придавило людьми. Но главное - живой! Поднялся и вижу впереди вспышка огня. Пламя шло верхом. Люди пригибались. Мне повезло: через ряд в обшивке самолета образовалась широкая трещина. И к ней бросилось человек десять. Хотели ее раздвинуть - не получилось. Но по одному пролезть было можно. Я даже не поцарапался, когда пробирался наружу. На улице началась сильная рвота - дыма наглотался. Кстати, аварийные маски не выскочили. Они многим бы помогли.
Когда прыгал вниз на разрушенные гаражи, порезал стопы - попал на арматуру, кирпичи. Обуви на мне не было. Пока выбирался, уже полсамолета сгорело. В больницу не поехал, а отправился домой. Думал, обошлось. И вот тут начались сильные боли - в голове, груди, ногах. Вызвали "скорую". Двое суток пролежал только в реанимации. Когда отключили от аппаратов, вот тогда понял: выкарабкался!
Потом в страховой компании заявили, что я не прохожу по каким-то критериям. Мол, лечился в больнице меньше двух недель, и травмы не те. И багажа как бы не было. А что вы хотите, спросили меня. У нас за погибшего выплачивают только 12 тысяч рублей. По страховке, короче, получил ноль. А вот сгоревший паспорт восстановили быстро и бесплатно.
...В ту субботу у меня до вылета оставалось много времени, и я пошел побродить по Москве. Гулял по Арбату, Красной площади. Почему-то зашел, хотя и не собирался, в собор Василия Блаженного. Посидел перед иконами. Как будто меня кто-то вел в тот момент. В самолет заходил последним. И осталось свободным то место, где рядом треснула обшивка. Я не суеверный человек. Но когда выписался из больницы, сказал своей супруге Светлане: "Давай сходим в церковь". И мы поставили перед образом Николая Чудотворца свечи за спасение, за упокой погибших.
Еще когда я только собирался в поездку, у меня порвалась серебряная цепочка с крестиком. Светлана положила мне его в портмоне. Оно сгорело, но крестик защитил. Я так думаю.
- Самое яркое впечатление?
- Та дыра в обшивке. Можно было через нее глотнуть воздуха, а потом и выбраться. Но самое яркое - выжил! И калекой не стал. А ведь некоторые даже тел своих близких не нашли.
Все уже позади. Но иногда Светлана мне говорит: "Володя, какой ты нервный стал".
- Почему именно в Иркутске, как ни в одном другом городе, произошло столько авиакатастроф?
- Рядом Саянский хребет, Байкал, Ангара. Своеобразный климат, перепады давления. Чуть подул ветерок - и над аэропортом туман. Пилоты не любят летать в Иркутск.
* * *
...Самолет стащило с полосы под откос, аэробус снес бетонный забор ограждения и врезался в боксы кооператива N48 по улице Можайского. Примерно возле того места, где была кабина аэробуса, в разрушенном гараже до сих пор стоит исковерканная огнем и взрывом белая "двойка". Всего самолет протаранил 18 боксов, уничтожив 6 легковушек.
Аэродромный забор восстановили. Кооператив как функционировал, так и функционирует. Только разрушенные боксы остаются в том же состоянии. Рядом разровняли площадку и установили памятный знак: "Светло и торжественно смотрит на них огромное небо... Памяти жертв катастрофы аэробуса А-310. 9 июля 2006 г.". В понедельник здесь состоится траурная панихида.
При мне идут последние оформительские работы. Начальник участка озеленения Анна Кривова размышляет:
- По углам, наверное, посадим перетрум - белые пышные цветы. А может быть, бархатцы или сальвию красную. Посмотрим.
- Нет, нас не закроют, - уверен сторож кооператива Василий Лунин. - Здесь же и наши летчики машины ставят. Свою "Тойоту" в 166-м боксе хранил погибший помощник командира разбившегося аэробуса Владимир Черных. А компенсации за разрушенные гаражи уже выплатили - кому двести тысяч, кому и триста тысяч рублей.
...Кирпичные "ракушки" оценили дороже людей.