Согласитесь, неприятное обвинение, особенно для профессора словесности. Удивительно, но сам он ничего неприятного в том не нашел. Более того, в интервью, данном чуть позже вологодской газете "Русский Север", Валерий Судаков заметил: "Эти обвинения я оцениваю как похвалу, которой надо соответствовать. Я не отказываюсь от того, что повторяю Рубцова. Я беру у него мелодию стиха, беру ритм".
Честно скажу, я впервые слышу, чтобы стихотворец открыто признавал, что он заимствует какие-то компоненты творчества известного собрата. Но не будем торопиться с оценками. Тем более что классики изящной словесности, если вспомнить, тоже "грешили" заимствованиями... Внимательный читатель помнит, что в ранний период у Пушкина попадаются образы, очень похожие на строки известного в его время поэта Константина Батюшкова. Собственно, Пушкин и не скрывал, что он учился у Батюшкова. Другим автором, у которого что-то Пушкин мог "взять", но о котором умалчивал, поскольку того требовали правила света, был эротический поэт Иван Барков. Стихотворение "Вишня", которое включали в собрание сочинений с 1857 года, до сих пор вызывает сомнения в авторстве Пушкина, поскольку "отдает барковщиной". Но и другие, авторство которых бесспорно - "От всенощной вечор идя домой...", "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем" - тоже, похоже, "хранят следы" Баркова... Или вот - "Памятник". Первая его строка почти буквально переведена из оды римского поэта Горация.
Гораздо больше, чем Пушкин у кого-то, последующие поэты брали у самого Александра Сергеевича. Для примера остановим взгляд на лауреате Нобелевской премии, известном поэте Борисе Пастернаке. Подражательность была не свойственна его натуре, поскольку он изо всех сил стремился к оригинальности, особенно в ранний период творчества. И тем не менее избежать воздействия Пушкина и он не мог. В книге "Поверх барьеров" Борис Леонидович написал: "Столетье с лишним - не вчера, а сила прежняя в соблазне, в надежде славы и добра глядеть на вещи без боязни". У Пушкина в стихотворении "Стансы" читаем: "В надежде славы и добра гляжу вперед я без боязни: начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни". Нетрудно увидеть, что Пастернак взял у Пушкина две строки...
Необычайный пример являет знаменитое стихотворение Сергея Есенина "Не жалею, не зову, не плачу", положенное на музыку и ставшее известной песней. Сергей Александрович рассказывал друзьям, "что это стихотворение было написано под влиянием одного из лирических отступлений в "Мертвых душах" Гоголя. Иногда полушутя добавлял: "Вот меня хвалят за эти стихи, а не знают, что это не я, а Гоголь". "Несомненно, - вспоминала Софья Толстая-Есенина, - что место в "Мертвых душах", о котором говорил Есенин, - это начало шестой главы, которое заканчивается словами: "...что пробудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и немолчные речи, то теперь скользит мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О, моя юность! О, моя свежесть!"
Нечто подобное можно увидеть, если соотнести творчество Федора Тютчева и Александра Пушкина. Но будет ли это плагиатом? Понятие это пришло к нам из латинского языка и означает буквально - "похищаю". Словари трактуют плагиат как "умышленное присвоение авторства на чужое произведение литературы, науки, искусства".
С этой точки зрения посмотрим на кадуйское выступление профессора. Вспомним, что, пережив тяжелую личную трагедию - смерть любимого человека, Федор Иванович Тютчев написал:
Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой.
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой.
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда.
У Валерия Судакова в сборнике "Звезды смотрят вслед" читаем:
Опять томлюсь тоской желаний,
Опять стремлюсь к тебе душой,
Средь всех моих воспоминаний
Чей самый яркий образ? - Твой!
Твой нежный образ незабвенный,
Он предо мной - везде, всегда,
Как будто компас неизменный -
В ночи Полярная звезда.
Еще более впечатляют заимствования Судакова у Николая Рубцова. "Выпал снег - и все забылось, чем душа была полна! Сердце проще вдруг забилось, словно выпил я вина", - писал Рубцов. Это четверостишие на судаковский лад звучит так: "Снег выпал! Худшее забылось, душа отвагою полна. И сердце радостней забилось, как будто я хлебнул вина".
Как это ни странно, но почти вся книга Судакова состоит из подобного рода "пересказа" поэтических произведений известных авторов. Профессор, похоже, сознательно избрал такую линию в творчестве. "В своем третьем сборнике я признаюсь в том, - не скрывал он в интервью местному изданию, - что для меня особо почитаемыми поэтами остаются Тютчев, Пушкин и Рубцов. Быть не может такого, чтобы один пишущий стихи считал бы зазорным учиться у тех, с кого действительно можно брать пример..."
"Учиться, брать пример" - это похвально. Но все-таки, наверное, не таким образом: известное чужое под собственной фамилией выдать за свое. Если же профессор придумал такой оригинальный способ пропаганды творчества русских классиков, то и тут с ним можно поспорить.
Ну а можем ли мы отнести к разряду плагиата приведенные выше примеры с Пушкиным, Пастернаком, Есениным? Думаю, что здесь все-таки надо вести речь не о плагиате, а о тонкостях творческого взаимовлияния. Ведь каждый из этих поэтов создал сотни неповторимых шедевров. На этом фоне их заимствования из предшественников, пусть порой и сознательные, выглядят случайностью, данью моде или традиции. У Судакова "случайности" составили "главное". А это, как говорят в Одессе, две большие разницы...