Большой театр впервые поставил оперетту. Философскую
В Большом театре поставили «Кандида» Бернстайна, чем сразу убили многих зайцев. Впервые в истории труппы обратились к творчеству одного из самых знаменитых американских композиторов, столетие с рождения которого отмечается в этом году. Отдали дань одной из самых знаменитых его партитур, в нашей стране, однако, почти не имеющей сценической истории. Ради этого также впервые ввели в стены храма оперы жанр, как уверяют нас, здесь прежде не бывавший – оперетту. Погрузили зрителя в мир идей великого парадоксалиста Вольтера, убежденного в том, что человечеством правят не справедливость и разум, а случай и те, кого он вознес наверх.
Но главная, мне кажется, необычность нынешней работы – в том, что вряд ли найдешь не только в репертуаре Большого, но вообще в мировой музыкальной литературе произведение более нелогичное, калейдоскопичное, а то и лоскутное – и вместе с тем цельное. Вольтер написал свою повесть как пародию на плутовской роман, где причуды фабулы часто преобладали над смыслом. Герои самым невероятным образом перемещались по миру, выбирались из смертельных ситуаций, обретали безнадежно потерянные связи… Здесь персонажи выпутываются из лап смерти буквальнейшим образом: всех их множество раз убивают, они необъяснимо воскресают и находят друг друга совершенно в противоречии со здравым смыслом. А все только для того, чтобы в конце прийти к выводу: бесполезно хватать фортуну за хвост, ибо непонятно, где он у нее. Не гонись за славой, богатством и даже любовью – будь скромен и возделывай свой собственный сад, не претендуя на чужие, только и всего – и будет тебе счастье. Ну, или что-то вроде него – например, привычка, которая делает жизнь «абсурдного человека» (выражение соотечественника Вольтера – Камю) приемлемой.
Взявшись за такой сюжет, Бернстайн не только создал произведение острого сатирического звучания, актуального и в самодовольной послевоенной Америке, и в нынешней России с ее вечными мессианскими претензиями, не подкрепленными, увы, разумным устройством общества. Он нашел точную «упаковку» для своего таланта, в котором темперамент и хлесткость уживались с изрядной разношерстностью материала. За два часа музыкального действия нас постоянно швыряет от «почти» Оффенбаха к «почти» Шостаковичу, от Штраусов (Иоганна и Рихарда сразу) к Шенбергу, от Баха к Малеру… Порой возникают совсем экзотические миксты вроде хабанеры с еврейским оттенком. А что вы хотите, если героя мотает из вестфальской глуши в Париж, из Лиссабона в Буэнос-Айрес, из Суринама в Венецию, а однажды даже заносит в фантастическое Эльдорадо. Немудрено, если в его голове все путается.
Театр с помощью команды стремительно набирающего мастерство молодого режиссера Алексея Франдетти (уже хорошо известного любителям мюзиклов) нашел адекватное постановочное решение. Сам Алексей называет его полуконцертным, хотя мне кажется, что ничего более «сценического» уже и придумывать не стоит. Было бы слишком громоздко иллюстрировать все повороты действия сменой декораций – а вот прокомментировать их видеокартинками, причем нарочито наивными, почти в духе рисунков к детским приключенческим книгам (видеохудожник – Мария Чернова), – самое то.
Не все мне здесь было в равной мере понятно – например, почему по бескрайним песчаным просторам Эльдорадо бродят слоны на комариных ножках с картин Сальвадора Дали. Или отчего КАТОЛИЧЕСКИЕ миссионеры в аргентинской сельве размахивают АМЕРИКАНСКИМИ флажками (намек на мировой экспансионизм Штатов? Ну так вся оперетта – сплошной намек на государственные пороки и Штатов, и большинства прочих стран).
А вот ожившие ангелы с шагаловского плафона Гранд-Опера, «летающие» вокруг Кунигунды, когда она поет свою знаменитую колоратурную арию «Сиять и чаровать», очень даже естественны и остроумны. Гигантские сонные мухи, обсевшие фасад губернаторского дворца – точный символ царящей там знойной скуки. Превращение собора святого Марка в аляповато подсвеченное казино – отличная метафора шальных денег, вытеснивших из сознания героя все прочие ценности. Хор, «заседающий» весь вечер на сцене наподобие не то публики, не то присяжных – воплощенная мысль о театре как суде над мировыми глупостями.
Особенно эффектны костюмы – откровенно фарсовые и словно сляпанные наскоро из подручных материалов вплоть до бумаги и картона: невесть откуда взявшиеся в Германии болгарские солдаты или странная компания «бывших монархов», наряженных индийскими танцовщицами – ведь произволом судьбы и авторов они бултыхаются не в каком-нибудь океане, а в Индийском...
Но, конечно, самое главное – как поют и играют. Сложная, пестрая, многосоставная партитура выучена дирижером Туганом Сохиевым достаточно добротно, хотя, как часто бывает у этого маэстро, его исполнению не хватает «сумасшедшинки», без которой Бернстайн непредставим. Иногда и случался откровенный брак, как в отчаянно «расползшемся» ритмически танго из «аргентинского» эпизода. Но от такого на премьере никто не застрахован. Зато как уверенно выстроена, например, роскошная многофигурная сцена аутодафе с ее остро синкопированным хором, или стремительно раскручивающаяся сцена игры в рулетку.
Точное попадание – выбор тенора Ильи Селиванова из Пермской оперы на заглавную роль. Выверены их дуэтные фиоритуры с Кунигундой – Надеждой Павловой. У самой Надежды, также пермской солистки, экспрессивный голос с хорошим верхним регистром, который так нужен в этой виртуозной партии, но вот четкости воспроизведения колоратур ей не хватило. И это, признаюсь, удивило – помню, с каким энтузиазмом мы в Ассоциации музыкальных критиков присуждали ей премию 2016 года за ярко проведенную партию Виолетты в «Тоске».
Большинство исполнителей остальных партий заслуживают добрых слов –опытная Елена Манистина, придавшая смачную брутальность своему меццо в роли Старухи, уверенный и решительный Александр Миминошвили (басовые партии брата Кунигунды Максимилиана и Капитана корабля), естественный и в морализаторских гимнах, и в клоунских номерах Петр Маркин (баритоновые роли учителя Панглосса и уборщика Мартена)… Ярких страниц в новой работе театра хватает. Ну а технические проблемы, включая невнятное звучание речи Рассказчика (тот же Маркин), надеюсь, будут решены: без остроумного текста Вольтера в передаче либреттистов Бернстайна и переводчиков Большого спектакль в значительной степени обессмысливается, превращаясь из пародии на абсурдность мира в собственно абсурд.