- Лазарь Викторович, два романа и две повести из книги "Выбор", сюжетно не связанные друг с другом, объединяет то, что они - о современности.
- Начиная с первой повести "Младший советник юстиции", опубликованной в 1951 году в журнале "Знамя", и кончая совсем свежими рассказами "Этюд в Париже" и "Лорд и бомж", я пишу о времени, в котором живу. Такой склад видения...
- В своих произведениях вы не идеализируете действительность, а скорее - наоборот. Пессимистический взгляд - тоже особенность вашего видения?
- Не считаю, что движим только пессимизмом. Вот роман "Риск". Вадим Удальцов, главный герой, - бывший подполковник "Альфы". А в "Альфе" рисковые ребята. Джеймсы Бонды. Только не так элегантно одетые. Правда, Удальцов был "альфовцем" по заграницам. Отстаивал "наши интересы" в Конго, Сомали, Судане, Кении. Потом рассыпались эти "интересы". Не стало у него прежней работы. Но связи - великая сила. Где только не очутились его друзья по Африке и прочим странам третьего мира. Стоило появиться в иных важных кабинетах, как навстречу ему кидались его бывшие друзья: "Говори, Владик, что тебе нужно? Все сделаем! Все подпишем!" В общем, открыл свое винно-водочное дело, наживал зеленые миллионы. Вдруг заметил, что стала "мерзнуть спина" - мишенью себя почувствовал. Рванул на русский Север, в маленький, где даже железной дороги нет, старинный городок Трехреченск. А чем заканчивается роман? Герой влюбился во внучку хозяйки, у которой снял комнату, Дануту - хранительницу музея Пушкина. Вступился за любимую, на пулю напоролся, был ранен, но победил, убив бандита. И спас этот уральский городок от мафии, стал его защитником и надеждой, бросил свой винно-водочный бизнес...
- Неужели вы на самом деле верите в подобные чудесные преображения?
- Да, конечно. Такие люди, как Удальцов, и поднимут маленькие российские города. Чего стоят слова? Нужны дела. Поступки. Людям опора нужна, надежда. Внимательно слежу за выборами губернаторов. Как только парень дельный, смелый, не слюнтяй - дело идет.
В том городе, который предстоит обустраивать Удальцову, я не раз бывал. Это Чердынь, стоящий на трех реках, - Каме, Вишере, Колве. Самый край Западного Урала. Туда еще при Екатерине Великой и позже, когда делили Польшу, высылали непокорных дворян, шляхтичей. Есть там и музей Пушкина, который сто лет назад учредили ссыльные поляки, - Пушкин был в дружбе с Мицкевичем.
- Знаю, что повесть "Коридорная" из той же книги имеет для вас особое значение...
- Это предельно откровенный разговор с читателем. Лучше и честнее я написать не могу.
- Вы с симпатией относитесь к главной героине - 25-летней Марине Нечаевой, которая спустя несколько лет после окончания журфака МГУ идет в "коридорные" - в уборщицы в нефтяную фирму "Восток - Запад", а вообще-то ее терзают писательские амбиции...
- Марина - коренная москвичка. Скромная. На хороших книжках воспитана. Мама - библиотекарша. Потом и мама умерла, и тетка из Кимр, приехавшая спасать племянницу осиротелую. А дальше та самая жизнь, когда человек хочет одного, а от него хотят другого. Поступила по договору в газету. Платили унизительно мало, едва на хлеб хватало. Одна, без денег. Устала. Но жить-то надо... Вот и кинулась в нефтяной офис, на любую работу.
- Вы встречали таких Марин в жизни?
- Встречал. И немало. Университет оканчивают не только девушки, для которых везде зеленая улица. Она мечтает о литературе. Хотя писательницей, может, и не станет. Но у нее есть свой план. Войдет в курс дела, начнет собирать материал - она же журналистка, - вдруг да напишет потом, зная, что про что, книжечку. Изнутри. В деталях. Талантлива ли она? Все очень относительно. Для того чтобы человека заметили, надо, чтобы он "совпал" - со временем, с литературой. Случаи плетут нашу жизнь.
- Тот же мотив - соответствие желаний и реальных возможностей, поиск своего места - проходит и через судьбу возлюбленного Марины, поэта-неудачника Сергея. Иногда он печатал стихи. "Все больше о России, которую мы потеряли. Не задумываясь, что стал нищим, кручинясь лишь о России". Нищета так же развращает, как и богатство, а мужчина, вызывающий жалость у женщины, наводит на грустные мысли, не так ли?
- Вы правы. Сегодня далеко не все молодые люди, особенно с гуманитарным образованием, нашли себя. Многие из них идут на лакейские должности. Жалкое зрелище. А малограмотные, крепкие, угрюмые, занимающиеся сомнительными делишками, гребут деньгу, могут постоять за себя. Очень смутное время. Пусто-веселое, криволикое. Время шутов, да не шутейное. Но, во-первых, мне кажется, есть человеческий "задел". И прежде всего в глубинке. Во-вторых, общий настрой на подъем страны. Так сложилось, что, когда такая великая, громадная, исторически бесконечно сложная страна, как Россия, попадает в тяжелые условия, она заказывает себе избавителя. Как в начале XVII века Минина и Пожарского. Мы вступили в эпоху, которую я для себя называю путинской. Вот спрашивают: что за человек Путин? Я бы так сказал: прежде всего - он свой.
- Для кого?
- Для народа. Он понятный, хотя и не простак. Квалифицированный. Образованный. А это уже немало... Мой богатый жизненный опыт подсказывает, что Путин, может быть, единственный из современных мировых лидеров, полностью соответствующий месту, которое он занимает.
- Вернемся к литературе. В "Коридорной" есть такая фраза: "Книжки пишут, когда все идет наперекор".
- Писатель - это не только призвание, дарование, чувство слова. Это и личные обстоятельства. Вот у Юры Трифонова была чудовищная травма души - умерла его жена, певица Нелина, он долго не мог оправиться от горя, а писать стал еще лучше. Это страдательная профессия. Без страданий писателя нет. Что ни биография писательская, то муки и муки. Тем более в России, где писателей либо сажали, либо убивали, либо провоцировали на дуэль. Кто из наших великих обрел счастье? Лев Толстой? Блок? Булгаков? Ахматова? Цветаева? Есенин? Маяковский? Мандельштам? Бабель? Из великих русских писателей физически уцелел лишь Леонид Леонов.
Вот гадают, почему одному везет, другому нет. Просто один ухитрился не вызвать зависть. Другой подставился первой же книжкой. Одну из заповедей советской жизни сформулировал Ницше: "Зависть - горючее для всех страстей". За что разгромили "Не хлебом единым" Дудинцева? В общем-то, слабый роман. Но на нужную тему. Какой-то корреспондент "Комсомольской правды" становится знаменитым писателем. Как это можно?! Помню собрание в Дубовом зале ЦДЛ, где его ругали последними словами. В том числе хорошие писатели. Симонов, напечатавший роман в "Новом мире", каялся, говорил в оправдание какие-то жалкие слова. Я потом подружился с Дудинцевым. Бывал у него в гостях. Четырехкомнатная квартира, и вся пустая. Ему просто не на что было жить...
Кстати, меня тогда тоже разгромили. Правда, не так громко, как Дудинцева. За повесть "Общежитие", которая вышла в "Юности" в 1957 году. И два года нигде не печатали.
- Сходство писателя Леонида Викторовича из романа "Выбор" с вами - не случайно?
- В общем, да. Это полуисповедальная вещь. В 26 лет я был заведующим сценарным отделом на Ашхабадской киностудии. Проработал два с половиной года, до страшного землетрясения, случившегося в октябре 1948 года, когда за несколько секунд рухнул цветущий город. Об этой трагедии, а также о том, что происходило в среде творческой интеллигенции, - мой роман "Землетрясение", который с большими трудностями вышел 32 года назад в журнале "Дружба народов". Там я описываю историю, связанную с выходом фильма "Моя далекая невеста". Все в этом фильме было липой. Тем не менее сценарий утвердили. Пока шли съемки, каждый пытался уверить себя, что выручат монтаж, музыка. А когда фильм был готов, ахнули - полный провал. На сдаче в Министерстве кинематографии в Москве ему присвоили низшую четвертую категорию. Я как начальник сценарного отдела "горел". И мой директор "горел". На студию началась атака.
В это же время тогдашний министр кино Большаков повез Сталину на просмотр новый фильм Довженко "Жизнь в цвету". Фильм талантливый, умный, глубокий, но скучный. Большаков был опытным министром. Он никогда не ездил к Сталину с одним фильмом. В запасе всегда был другой. Лучше, если комедия. Но никаких новых фильмов не было: лето, самый разгар экспедиций. Поэтому прихватил эту разнесчастную ленту Туркменской студии. И когда Сталин отверг фильм Довженко, Большаков сказал, что есть еще один - первый, робкий опыт национальной студии Туркмении (между тем она уже работала 19 лет). "Покажите". А после просмотра вождь говорит: "Солнечный фильм". Предполагаю - почему. Только закончилась война, а тут свадьба - туркменскую девушку выдают за донского казака (что просто невозможно, ни одну туркменку не выдадут замуж за русского). В итоге "Невеста" получила Сталинскую премию.
- Какие трудности сопутствовали публикации романа?
- Он был пристально досмотрен цензурой. Два раза рассыпали набор. Но ни я, ни редакция не сдавались, шло "пробивание" - мучительное занятие, столь обычное в былые времена. В 1948 году Сталин дал указание не упоминать о трагедии в Ашхабаде. Мой роман стал первым, нарушившим этот запрет. Но Сталина в те годы, когда первая "оттепель" приморозилась, в верхах решено было вообще не упоминать. История не писалась, а умыкалась. Вот мой разговор с начальником цензуры. "Главу, где Сталин смотрит фильм, снять". - "Почему?" - "Вы были со Сталиным на просмотре?" - "Нет". - "Чего тогда пишете?" - "А разве Лев Толстой участвовал в Бородинском сражении?" - "Про графа помолчим, а вашу главу снимаем". В итоге роман лишился трех глав. Без купюр "Землетрясение" издали в 1993 году. Писавшийся как современный, он нынче стал историческим.
- Вам знакомы состояние, ситуация, в которой оказался ваш Леонид Викторович, получивший "по капризу богатой пары" грант на поездку в город его молодости, тот самый Ашхабад? Ему самому это путешествие было не по карману.
- Нет, я с протянутой рукой не хожу.
Сейчас очень хорошо живется отдельным писателям, но очень плохо - книгам. Среди разрушений, которые после беловежского соглашения понесла великая страна, "сбиваемая", "собираемая" царями из века в век, - разрушение нашей общей культуры. В издательствах, если помните, были редакции литератур народов СССР, выпускались книги поэтов и прозаиков всего Союза. Замечательный поэт-переводчик Семен Липкин перевел киргизский эпос "Манас". И таких примеров немало. У меня были знакомые, которые специализировались на узбекской, туркменской литературе. Все эти связи нарушены. Писатели из бывших республик сперва решили, что ничего, обойдутся без России, кинулись за границу, например, в Турцию. А там их остудили: "Нашим писателям самим есть нечего..."
- Откуда у вас, например, знание криминальной фактуры, жизни тех, чья "зона простреливается"? Вспомнить хотя бы того же Вадима Удальцова из "Риска". Или "Змеелов"...
- То, что пишу, достоверно. Пережито немало. Мой отец был крупным нэпманом. Родителей сослали в Соликамск. Нас поселили на окраине в сарае для сушки сена. Зимой там температура минус 30-35. Вот откуда я знаю, что такое и холод, и голод, и мордобой в школе - на переменках мы обычно дрались по-настоящему. Позже я воевал, был ранен... В общем, прожил трудную жизнь, бывал в разных ситуациях, в бандитах, правда, не ходил, чего не было, того не было. Спросите, как я уцелел? Сам удивляюсь.