- Валерий Иванович, объясните, пожалуйста: ваши операции запрещены официально?
- Нет. Но пока не внесена ясность, пока не сказано публично, громко, с привлечением СМИ, что же все-таки случилось в 20-й больнице, в чем обвиняют врачей, ни одна клиника не будет предоставлять донорские органы для пересадки. И это понятно: кому же хочется участвовать в разборках со спецназом? Кроме того, изъятие органов имеет право производить только специальная бригада Центра органного донорства. Там провели обыск, у врачей забрали всю документацию. В том числе и лист ожидания - важнейший документ, где собраны все данные о больных, ждущих пересадки. Пока документы не вернут, работать нельзя. А для нас каждый день проволочки имеет свою страшную цену: операции не проводятся, люди, которых можно спасти, начнут умирать. У нас есть пациенты, которых мы изо всех сил поддерживаем лекарствами, но долго это не продлится.
- Кто способен изменить ситуацию?
- Видимо, руководители здравоохранения. И очень важно, чтобы любые решения в этой сфере принимались с максимальной гласностью. Ведь мы, в сущности, оказались на грани закрытия целого направления медицины. И потом понадобятся долгие годы, чтобы заново наладить сложнейшую работу по пересадке органов. Во всем мире относятся к донорству органов с пониманием. Например, в Бельгии уже действует закон о презумпции донорства - право медиков изъять орган для пересадки считается по закону выше всех запретов или разрешений. И после принятия закона пересадок стало на 30 процентов больше. Мы же, наоборот, тормозим эту работу. А ведь, казалось бы, накопленный опыт уже доказал, что пересадки органов (в том числе пересадки сердца) обеспечивают людям полноценную жизнь. Как раз сейчас в институте находится на плановом обследовании пациент, которому 15 лет назад сделали такую операцию. Ему 67 лет, живет в деревне, хозяйничает на огороде, водит машину, радуется внукам...
- Ваш институт известен прежде всего как ведущая клиника в области трансплантологии. Но ведь здесь разрабатываются и другие новейшие методы лечения, в том числе клеточные технологии. Расскажите, пожалуйста, об этом.
- Буквально несколько дней назад прошла всероссийская конференция, посвященная использованию в медицине стволовых клеток. Это, по-моему, одно из самых перспективных направлений во всей медицинской науке. И наш институт активно разрабатывает такие методики. У нас уже есть первый опыт: восьми пациентам в сердечную мышцу ввели кардиомиоциты (по сути - новые клетки сердца), полученные из стволовых клеток костного мозга. Некоторые исследователи пытаются получать стволовые клетки из эмбриональных тканей (абортного материала). Мы не хотим идти этим путем. Во-первых, тут много нерешенных этических проблем. Во-вторых, это все же чужеродные для организма клетки. Мы выделяем стволовые клетки самого пациента и получаем кардиомиоциты. В сущности, это клетки сердечной мышцы, которые обеспечивают ее сокращение. (На обычном языке это и называют биением сердца.) Мы доказали: если такие клетки ввести в определенный сосуд больного сердца, они попадают в зону инфаркта и улучшают его работу. Наши первые пациенты - больные с серьезнейшими сердечными недугами. Окончательные выводы делать рано, но мы видим, что их состояние улучшается.
- Где еще можно использовать клеточную терапию?
- Повторяю: у этих методов большое будущее. Мы уже используем клеточные технологии при лечении диабета. Вместе с другими клиниками начинаем применять их для восстановления костной ткани при травмах. А, например, в Институте имени Склифосовского стволовые клетки начинают использовать для заживления тканей при сильных ожогах. Не хочу опережать события, но мы работаем и над получением гепатоцитов - клеток печени. Тогда можно будет помогать больным с тяжелейшими, смертельными поражениями печени.
- Возможно, это первые шаги к выращиванию целых "клонированных" органов? И такие методы когда-нибудь заменят пересадки?
- Теоретически я это допускаю. Но сегодня такие разговоры преждевременны. Реальной альтернативы пересадкам еще долго не будет.
- Мы не раз обсуждали с вами перспективы создания искусственного, полностью вживляемого сердца. Эти исследования продолжаются?
- С трудом, но продолжаются. Отрабатываем оптимальную модель такого механизма, не раз проверяли ее на телятах. Будет финансирование - доведем и эту многолетнюю работу до конца.
P.S.
Перед уходом из института я ненадолго навестила Виктора Денисовича Манаева - того самого пациента, которого упоминал в разговоре академик Шумаков. Живет в поселке Рыбоводном Волгоградской области, но каждый год является в институт на обследование. Виктор Денисович поведал, как его берегут. "Да я и сам себя теперь оберегаю, сердце слушаю, - говорит бывший пациент академика. - Но по дому и огороду все делаю: и картошку с женой копаем, и поросят да курочек держим - это же деревня, как иначе? И купаюсь, и загораю понемножку. Вот уже и внуку 14 лет - успел, дождался. И бабка моя не одна - мы уж сорок лет вместе. Да разве можно мешать такому делу?! Я ведь день операции уже пятнадцать лет отмечаю - второй раз народился... "