А сейчас Эдуард Семенович взялся за перо. Только что в Киеве (издательство "Астарта") вышел его бестселлер "Пу-га-чев-щи-на", настолько испугавший московскую музыкальную элиту, что по столичной эстрадной тусовке пошел слушок: дескать, таможне дано указание не пропускать тираж через границу в Россию. Конечно же, везут. Сам опус по тону отнюдь не скандальный. Не пасквиль. Никакого копания в грязном белье. Просто тщательный разбор песен и той витиеватой кривой, которая именуется "творческим путем" примадонны и других звезд. "Все здесь чистая правда, - якобы отозвался об исследовании один наш уважаемый эстрадный певец (о нем в книге тоже много сказано). - Хотя выпускать эту книгу было нельзя". А почему, собственно? Не потому ли, что написана без почтения к мифам?
А Ханок бесстрашно работает сейчас над следующим опусом - "Крутизна" (как можно догадаться, об Игоре Крутом). Значит, страхов (вдруг опять с кого-то маску сорвет?) прибавится. А ведь намерения Эдуарда Семеновича строго научны: он нынче - соискатель ученой степени кандидата искусствоведения в Российской академии музыки имени Гнесиных, трудится под началом известного музыковеда-социолога Евгения Дукова...
Так что же такого необычного и революционного открыл Ханок?
Он утверждает, что в жизни большинства эстрадных певцов (как и всех художников вообще) бывает первый большой успех - открытие свежей выразительной интонации, создание характерного сценического образа. Многие на этом и останавливаются, тиражируя находку до конца жизни. По Ханку - это первая волна.
Но самые одаренные музыканты отказываются от надежной ренты и создают новый образ. Это, как считает Ханок, - "вторая волна". И уж как исключительный случай бывает волна N 3 - когда к музыкальному образу добавляется нечто совсем иное. Например, у Макаревича - кулинария в его телепроекте "Смак"...
Практика показывает, что длина волны колеблется в пределах четырех-семи лет ("классический вариант" - пять-шесть лет). По окончании этого срока у "одноволновиков" наступает "творческий климакс", то есть состояние, когда артист теряет способность "родить" полноценный шлягер и имеет возможность работать лишь по инерции, двигаясь на "остаточной" волне.
В сущности, в теории Ханка ничего сверхоригинального не найдешь. Причем применить ее можно не только к творчеству эстрадных звезд, но и к классикам музыки, литературы... Но мы отклонились от темы. А наш сегодняшний герой - сам Эдуард Ханок.
- Я из белорусской провинции, из Бреста, - рассказывает Эдуард Семенович. - С детства любил слушать песни по радио. И сам их пел, аккомпанируя себе на аккордеоне. На инструменте этом занимался в музыкальной школе, играл также в любительском симфоническом оркестре, исполняя на аккордеоне... партию фагота. Слушая, между прочим, не что-нибудь, а "Неоконченную" Шуберта, симфонии Моцарта и Бетховена. Я так тогда увлекся классикой, что совершенно остыл к песням и легкой музыке вообще. Казалось, расстался с ней навсегда (а было мне шестнадцать лет). Стал сочинять какие-то опусы в академическом духе - разумеется, бесформенные, клочковатые, с примитивной гармонией. После того, как дважды провалился на экзаменах в училище при Московской консерватории, показал свои сочинения знаменитому белорусскому композитору-симфонисту Евгению Глебову. Он, поверив моему энтузиазму, рискнул и взял меня в свой класс в Минском музыкальном училище.
Лишь на последних курсах Московской консерватории, где мне выпало заниматься с Дмитрием Кабалевским и его ассистентом Александром Пирумовым, у меня вдруг вновь возникло желание писать песни - на этот раз совершенно непреодолимое. Свои первые пробы показал Юрию Саульскому. Он сразу разбранил меня за плохие, случайные тексты. А я на слова и правда внимания не обращал. Решил взять стихи хорошего поэта - Семена Кирсанова. Получилось вроде неплохо. Песни даже по радио прозвучали. А потом канули в Лету. В чем дело? А, догадался я, песня - это не просто три куплета с припевом, а особый мир, организм, живущий по определенным законам, главный из которых - единство слов и музыки. И тогда написал я "Зиму" на слова Сергея Острового ("Потолок ледяной, дверь скрипучая") - песню в народном духе, с баянными наигрышами. Спел ее просто замечательно Эдуард Хиль. Это была первая моя успешная работа. На нее в радиостанцию "Юность" вскоре пришел целый мешок откликов-писем. "Зима" звучала в эфире потом еще несколько лет. Я понял тогда, что ухо слушателя весьма избирательно - одни песни западают в душу, становятся любимыми, другие - вроде бы ничем не хуже - не обращают на себя внимания. А иногда бывает и так: песня хороша, но слушатель еще не готов к ней, не может ее принять...
"Зима" появилась в 1971 году. Потом были "Разговоры", "Верба", "Давай поговорим", "Метель-завируха", "Малиновка", "Лягу, прилягу". Их исполняли Мария Пахоменко, "Самоцветы", Андрей Миронов. А потом я увлекся киномузыкой. Правда, картины, в которых работал, оказались слабыми. Но времени и сил на них ушло много, даже слишком. А когда очнулся и огляделся - песенный ландшафт неузнаваемо преобразился. Появились вещи, о которых раньше и думать было нельзя, - например, рок-оперы Журбина, Рыбникова, песенные циклы Тухманова ("Как прекрасен мир", "По волне моей памяти"). Набирали силу Алла Пугачева, "Песняры", "Ариэль", Ротару, Градский... Мне пришлось многое наверстывать.
- А как вы познакомились с Пугачевой?
- На "Песне первоклассника".Эту вещь написал когда-то за полчаса перед одним своим авторским концертом на стихи, которые подарил мне поэт Игорь Шаферан. Хотя песня по жанру - детская, Алле Борисовне она понравилась: у нее в те годы была заметная тяга к репертуару такого рода. Но Пугачева - артистка, которая "просто так" спеть ничего не может. Она должна активно вжиться в песню, выстроить ее "на себя". Часто "пересочиняет" музыку - может предложить даже свои мелодические обороты, новую форму: например, переставить местами запев с припевом. В "Первокласснике", скажем, Алла попросила пригласить на запись "мужской хорик" (тот, что мрачновато возглашает "то ли еще будет").
Следующей нашей совместной работой стал "Журавлик". Я писал его когда-то для одного фильма, но там он не пригодился. Показал песню Алле Борисовне. Понравилось, хотя Алла сразу же попросила сменить размер: с вальса - на четыре четверти... И вот таким соавтором она становилась много раз (и не только со мной, но и со многими другими авторами - например села за рояль и сымпровизировала совсем другое начало в песне Алексея Мажукова "Хорошо!" - Мажуков, недолго думая, взял да и включил эту пугачевскую импровизацию в свою вещь).
Потом я стал работать с ансамблем "Верасы" ("Малиновка", "Я у бабушки живу"), хотя еще много лет сотрудничал и близко дружил с Пугачевой. Был свидетелем ее старта, ее первых успехов, ее композиторских опытов - даже ее романов, ее причудливой семейной жизни. Равно как и ее неудач - вплоть до провала на конкурсе Евровидения в 1997 году. Конкурс этот традиционно молодежный, там поют новички в возрасте 18-20 лет... Но Алла Борисовна рискнула, скорей всего, прислушавшись к довольно коварным советам некоторых своих друзей. Все это я невольно наблюдал и, как-то незаметно для самого себя, регистрируя в памяти, анализируя, раскладывая по полочкам, выстроил в итоге в некую причинно-следственную цепочку. Материала постепенно накопилось столько, что я стал писать на его основе статьи для газет и журналов. А потом попытался трансформировать свои мысли в книгу, которую назвал "Пу-га-чев-щи-на". Хотя там говорится не только об Алле, Филиппе и Кристине, но и о большинстве других звезд отечественной эстрадной песни - от Кобзона до Апиной, Аллегровой и "Иванушек интернейшнел". Как я подсчитал, сама Пугачева прошла сквозь две волны, а с середины 80-х годов (конкретно - с песен "Робинзон" и "Белая панама") пребывает в затяжном кризисе: ничего равного по уровню ранним вещам - "Арлекино", "Королям" или более позднему паулсовскому "Маэстро" у нее уже не появлялось лет пятнадцать. Короче, она ловит, но не может поймать еще одну волну...
Между прочим, интересно: те "звездные" номера Аллы не может повторить никто, а другие, "середнячные" песни вполне прилично поют и Долина, и Аллегрова, и Понаровская...
Если провести аналогию со спортом, то Алла Борисовна напоминает мне прыгуна, который брал высоту 2 метра, потом показал 2.10, 2.15, 2.20 и дошел до 2.40... Но это было давно. А сегодня не может подтвердить этот результат - прыгает, показывая 2.05, 2.12, 2.18, - ну, максимум 2.25. Тоже неплохо, мастерски, но...
Говорят, книгу восприняли как довольно острую. Что ж, к остроте изложения меня приучили вы же сами, господа журналисты. Правда, играя на этом поле, надо быть осторожным: помню, как однажды дал большое интервью киевской газете "Бульвар". Высказываюсь я всегда спонтанно и в запале могу, естественно, наговорить немало лишнего. Или меня могут понять неверно. А ведь материал мне потом для проверки никто не присылает... И вот полгода спустя читаю это киевское издание. Я-то сказал, что известность Аллы в мире - в сравнении с такими признанными артистками, как Барбра Стрейзанд, Тина Тернер, Уитни Хьюстон, - нулевая. И представляете, "журналюги" бессовестно обрубают часть фразы, и выходит, будто я сказал: "Пугачева - ноль!" Не говорил я этого и не думаю так, а считал и продолжаю считать ее певицей, по сути, гениальной, своего рода зеркалом нынешней эпохи. Но так или иначе - слово не воробей, и сейчас между мною и кланом Пугачевых отношений практически нет...
- А много ли написано страниц второй книги?
- Если честно - пока всего полтора десятка. Но - "то ли еще будет"...