Пожилая учительница математики Екатерина Ивановна писала из Горловки. С Донбасса
В «Комсомолке» на прежнем шестом этаже практиковалось посылать в регион чужого собкора. На Украине в Донецке собственным корреспондентом тогда был Виктор Косых. Витя ревностно воспринял мой приезд. «Что это они тебя из Башкирии прислали, будто меня тут нет», — пробубнил при встрече на вокзале. За ночным борщом я объясняла, что, мол, никаких редакционных козней, просто материал обещает быть конфликтным, а зачем ему ссориться с местной властью?
Да и тема мне тогда выпала больше женская, не про шахтеров: есть письмо библиотекарши, чей муж сидит в колонии для «полосатых» (осужденных за убийство). А она пишет, что он невиновен. Та командировка в колонию под Мариуполем впрямую к нашей нынешней повестке дня не относится, просто осталась в памяти. Колючая проволока, вышки, лай собак, медленно открывающаяся железная дверь, за которой еще одна, и еще... Зачем же тогда пишу, восстанавливаю детали? Сама не знаю — все ворочаюсь, думаю, вспоминаю. Мы тогда всю ночь проговорили с Витей о тамошней донецкой жизни. Он считал ее беспросветной: на шахтеров всем наплевать, вырваться отсюда трудно, а до справедливости — как до Луны. Знал, о чем говорил.
А мне в редакции через некоторое время дали другое письмо — из Горловки. На этот раз героиней заметки стала не жена «полосатого», а пожилая учительница математики, очень хорошая женщина — доверчивая, добрая, незамутненная душа. Потом она пару раз в году звонила по праздничным поводам с поздравлениями. Слышно всегда было плохо, говорить не о чем. Она зазывала в гости, на что я отвечала: вот как-нибудь. Потом Екатерина Ивановна пропала. И вдруг однажды столько лет спустя баба Катя снова позвонила.
На дворе стоял 2014-й. На том конце трубки женщина беспрестанно плакала и все пыталась рассказать про свою жизнь: кум погиб, его сын тоже, и соседи гибнут. «Вы же там, у себя в Москве, с большими людьми общаетесь. Пусть приезжают, посмотрят... Людей убивают, и никому до них нет дела. И никто нас не защитит. Почему?!»
Я боялась ее звонков. Единственное, чем могла помочь Екатерине Ивановне, так это устроить ее к хорошим окулистам. Она благодарила скороговоркой и снова плакала.
Такой вот сюжет. Я его на днях своей коллеге рассказала, когда она в своем посте с вызовом поместила флаг Украины и написала, что ей стыдно быть россиянкой. На мой рассказ ответила, что «не особо верит в эти обстрелы». То есть в 14 тысяч погибших за восемь лет мирных граждан не верит. А в 48 сожженных заживо в Доме профсоюзов в Одессе, спросила я. А в то, что наци там ходят в героях, а ветеранам Великой Отечественной в День Победы не разрешают прийти с цветами к могилам освободителей? И про запрет родного для сотен тысяч душ русского языка в XXI веке?
Ловлю себя на том, как сама меняюсь в эти дни. Сколько хлестких фраз говорила и писала про нашу жизнь — про кумовство в верхних эшелонах, коррупцию, пенсионную реформу, развал здравоохранения и образования, неработающую систему правосудия. Про взятый курс на воспитание «цивилизованного потребителя», ведущий в тупик. Обвинения ничуть не снимаются. Но уходят на второй план. Об этом теперь после поговорим.
Жизнь уже не будет прежней. А так хочется пожить в справедливой стране. Оказывается, когда-то я в такой жила. С тех пор ее тысячекратно оболгали и унизили. Она, конечно, не была идеальной, и мы сами над ней подсмеивались на кухнях. Но все в сравнении. Ее не только боялись, ее уважали — и было за что. Идеи путали ее по рукам и ногам, но она не несла смерть ради наживы. Китайцы вон опубликовали список стран, где Соединенные Штаты «подняли ногу», — всюду остались одни руины. Пакетика с белым порошком им оказалось достаточно, чтоб уничтожить страну и казнить лидера — и никаких цунами всемирного возмущения. Они подогревали толпу, волочившую по улицам истерзанное тело Муаммара Каддафи, а недавняя первая леди на это реагировала восторженным «Вау!». Теперь вот и нас стравили себе на потеху...
Давайте уж и об этом не будем забывать, прежде чем посыпать голову пеплом. Пока еще не радиоактивным.