.jpg)
Блокадница Раиса Жибицкая и в 101 год в далеком Сан-Франциско не может забыть любимый Ленинград
С Раисой Марковной Жибицкой и ее семьей я знаком более 40 лет. Мы подружились на отдыхе в Крыму, куда Жибицкие любили выезжать всей семьей, потом неоднократно ездили друг к другу в гости: я в ним в Ленинград, они ко мне в Москву. Немало способствовала нашей дружбе и общность интересов: обе дочери Жибицких — профессиональные пианистки, а я — музыковед.
Правда, последние двадцать с лишним лет возможностей видеться стало меньше: Дора и Мила эмигрировали в Америку, забрав родителей. Те четыре года сопротивлялись отъезду, но голос крови в конце концов пересилил... Григория Михайловича, к сожалению, уже нет в живых, а вот Раиса Марковна здравствует, бодра, готовится справить в апреле 102-й день рождения. И была очень тронута, когда я позвонил ей в Сан-Франциско, поздравил с 80-летием прорыва блокады, которую она от звонка до звонка провела в Ленинграде, и попросил вспомнить те дни. Вот ее рассказ.
— Сереженька, я могу не назвать, что у нас было вчера на обед, но блокаду помню, как мне кажется, подневно и поминутно. Войну я встретила вместе с родителями и братьями, а вскоре к нам присоединился и мой муж, балтфлотец. Их корабль «Октябрьская революция» при возвращении из Таллина был подбит, и его команда осталась в Ленинграде. Почти все мои родные не дожили до освобождения. Младшего брата Абрама призвали в армию, и он погиб в первый же год войны, похоронен на Волковском кладбище. Двоюродного брата Бориса, спортсмена, на фронт не взяли, но таким, как он, тоже пришлось тяжело: организм, привыкший к занятиям спортом, нуждается в усиленном питании, а оставшись без него, быстро теряет силы. И вскоре Бориса тоже не стало.
Я, студентка мединститута, стала работать в лаборатории Ленфронта на Петроградской стороне. На работе нас немножко подкармливали, потому что продержаться на блокадных 125 граммах хлеба в день было невозможно. Но все равно приходилось ходить на рынок, выменивать старые вещи на еду. Однажды мы с соседом Сашей — поляком по национальности, их в армию не брали — пошли пешком за город в район Восьмой ГЭС (нынешняя Дубровская ТЭЦ в верховьях Невы — С.Б.). Там в деревне можно было чем-то разжиться. Саша увидел курицу, схватил ее, оторвал голову, сунул в рюкзак, и мы отправились в обратный путь, на этот раз сев в поезд на станции Ижоры, нас там еще красноармейцы угостили большими галетами. Но на Московском вокзале нас застала бомбежка, Саша сунул милиционеру какую-то старую вещь из тех, что остались не обмененными, тот решил, что в нее завернута еда, и пропустил парня. А меня задержали до окончания тревоги. Саша потом рассказывал — как кричала мама: Раечку убили! Он ее успокаивал: цела ваша Раечка, скоро придет...
Самой тяжелой была первая блокадная зима. Отопление отключили, мы поставили буржуйку, пилили с мамой мебель и ею топили, но согреть могли только одну-единственную комнату, в которой жили все сообща. За водой я ходила на Неву. Насколько было голодно, можете судить по такому случаю. Однажды сослуживцев мужа пригласили в Смольный. Долго читали им какую-то лекцию, после которой был обещан обед. Так Гришин друг говорит: если я сейчас не стащу со стола кусочек хлеба, то умру...
Но человеческого облика люди не теряли. Конечно, в громадном городе, который сковывают голод и смерть, всегда найдутся и негодяи, жулики, грабители, но в нашем кругу таких случаев не было. Наоборот, старались поддерживать друг друга. Эвакуированные семьи оставляли свое имущество на попечение родных и знакомых, мы тоже опекали чужое имущество, потом, когда эти люди вернулись, все им отдали.
Работала филармония, давал концерты оркестр под управлением дирижера Элиасберга. Помню зрительный зал, где почти все одеты в шинели, а со сцены звучит музыка Шостаковича.
Когда Левитан объявил по радио, что блокада прорвана, что началось! Люди, кто как мог — из дверей, из окон, на ногах, на костылях — высыпали на улицу и кричали «ура» так, что я не знаю, как у вас в Москве не было слышно.
До самого последнего времени я летала в Санкт-Петербург — во-первых, я же остаюсь ленинградкой, и квартиру нашу рядом с Московским вокзалом мы не продали, хотя за нее предлагали хорошие деньги. Во-вторых, столько близких мне людей похоронено на Пискаревском кладбище — я навещала все их могилы. К сожалению, в пандемию отменили рейс Finnair, который удобно связывал нас с Питером.
Пожаловаться на отношение к старым людям вроде меня здесь, в Америке, я не могу. После пяти лет проживания у старшей дочери и стояния в муниципальной очереди мы с мужем получили субсидированную квартиру в хорошем районе на берегу океана, за которую я плачу примерно половину получаемого пособия в 1200 долларов. Полдня провожу в бесплатном оздоровительном центре, где нас кормят, занимаются с нами танцами, я могу гулять по океанскому берегу. Проявляли к нам уважение и как к людям, пережившим войну, мы вместе с ветеранами Американского легиона (воевавшими за Америку иностранцами — С.Б.) ездили по праздникам на воинское кладбище в Сан-Хосе.
Но сейчас произошло охлаждение. Самое плохое — американцы закрыли русское консульство в Сан-Франциско, которое проявляло к нам большое внимание. На День Победы ко мне обязательно приезжал русский консул, привозил подарки, награждал — у меня весь парадный пиджак увешан медалями.
Теперь этого нет. Больше того, даже письмо в Россию отправить проблема. Недавно мне надо было переправить документы в Петербург, так пришлось просить одну женщину, решившуюся лететь в Россию на перекладных.
В моем оздоровительном центре встречаются люди разных национальностей — китайцы, украинцы... Меня иногда спрашивают, на чьей я стороне в нынешнем военном конфликте. Отвечаю, что я старый человек и не сильна в политике, но больше всего на свете люблю Россию, Санкт-Петербург и желаю им процветания. И надеюсь, что все-таки скоро эта заваруха кончится, и я еще увижу свой любимый город.