Он был велик даже в своей скромности
03 декабря театральная Москва и вся страна простятся с Юрием Яковлевым – выдающимся русским актером, одним из столпов российской сцены и безусловных корифеев отечественного экрана. Юрию Васильевичу в апреле исполнилось 85 лет, 60 из них (только вдумайтесь в эту цифру) он отдал родному и единственному в его судьбе Вахтанговскому театру. Примеров такой преданной любви в нашем искусстве не так уж и много…
И это при том, что у Юрия Васильевича был период, когда – в расцвете сил и таланта – он четыре долгих года не был занят в репертуаре, не получал новых ролей. Его наперебой звали к себе и Олег Ефремов во МХАТ с обещанием поставить «под него» чеховский репертуар, и руководитель Малого театра Михаил Царев с не менее лестными посулами, но Яковлев перетерпел трудную ситуацию и родным стенам не изменил. Чем в последующие годы скромно гордился.
Слово «скромность» здесь возникло не случайно. Юрию Васильевичу при его всенародной славе, при всех званиях и регалиях (народный артист СССР, лауреат Государственных премий) претили даже зачатки самомнения, а тем более разнузданной фанаберии, которыми славятся порой звезды куда менее крупного калибра. Более деликатного, интеллигентного, мягкого человека из актерской гвардии мне редко доводилось встречать. Помню, как-то вместе мы собирали виноград на фестивале «Киношок» в Анапе, и Юрий Васильевич в беглом разговоре поразил мое сердце признанием, что его творческому и человеческому организму неведомы понятия «тщеславие», «зависть», «злоба», «железная хватка», «крепкие локти» и иже с ними. И было это сказано столь искренне, с теми неповторимыми модуляциями его бархатного голоса и блеском его удивительных глаз, что не поверить в это признание было невозможно.
Но незлобивость, интеллигентность, мягкость удивительным образом сочетались в нем с неуступчивой твердостью и волей, когда речь шла о вещах принципиальных. Юрий Васильевич не вступил в КПСС, как только на него при этом ни жали и ни давили. Но он не мог простить советской власти участи своих родственников, почти поголовно репрессированных в годы сталинского террора. Под разными предлогами отказывался играть и в официозном, идеологически выдержанном репертуаре, предпочитая проверенную временем классику, исторические сюжеты.
Вообще он был чрезвычайно разборчив и щепетилен в выборе ролей. Случай неслыханный: Яковлев отказался сняться у своего старого друга Эльдара Рязанова (с которым они вместе сделали блестящие картины «Человек ниоткуда», «Гусарская баллада», «Ирония судьбы», «Берегись автомобиля», «Старики-разбойники») в одной из поздних работ мастера – картине «Небеса обетованные». По его словам, он задал при этом Эльдару Александровичу простодушный вопрос: «Неужели тебе интересно снимать эту «чернуху»?» Ясно, что отношения друзей после этого слегка охладились, больше его Рязанов сниматься не приглашал, но таков уж был Юрий Яковлев. Ссылаясь на своего любимого Чехова, творчество которого он знал буквально наизусть, Юрий Васильевич вслед за классиком повторял: «Можно лгать в любви, в политике, в медицине, но в искусстве обмануть нельзя. Так я и старался делать всю жизнь».
Уходить от неинтересных, однотипных ролей ему помогал его потрясающий, немыслимый у сегодняшних актеров универсализм – и это при том, что на первых курсах Щукинского училища Яковлева чуть не отчислили за двойки и тройки по мастерству. Для него не было проблемы сыграть в трагедии и водевиле, комедии и фантастике, детективе и бытовой драме. «Я как приемник, – любил говорить он. – Повернул ручку на миллиметр – и вдруг вместо классической музыки заиграл джаз. Поворот – и я настраиваюсь на «Гусарскую балладу». Потом р-раз – Чехов. То есть весь организм настраивается на определенную волну».
Оседлав эту прихотливую волну еще на заре творческой биографии, Юрий Васильевич побывал в театре Николаем I и Сальвадором Альенде, неукротимым Казановой и престарелым Панталоне, а на экране сыграл князя Мышкина из экранизации «Идиота» и пацака Би из антиутопии «Кин-дза-дза», поручика Ржевского из «Гусарской баллады» и Стиву Облонского из толстовской «Анны Карениной», царя Ивана Грозного и управдома Буншу из бессмертной гайдаевской комедии «Иван Васильевич меняет профессию», не говоря уже про знаменитого Ипполита из «Иронии судьбы», который, как мы помним, любил принимать душ в пальто…
Во всех этих и десятках других феноменальных сценических и экранных превращениях Яковлев был поразительно точен и достоверен. Помогала актерская наблюдательность, умение всю жизнь учиться новому, неизведанному. Да и нелишней оказалась ранняя трудовая биография, начавшаяся в 13 лет в Башкирии, где в войну вместе с мамой он работал в госпитале, вдоволь насмотревшись и на людское горе, и на людское счастье.
За последние годы он сыграл лишь один премьерный спектакль – «Пристань», поставленный к 90-летию Вахтанговского театра, а сниматься вовсе перестал. Не хотел умножать пошлость, которая царит на экране. Сердцеед и гусар в молодые годы, под старость он больше всего ценил тепло родного очага, радовался успехам детей от трех своих браков. Не смотрел телевизор, читал и перечитывал любимые книги. В одной из редких публикаций в прессе подвел итог прожитой жизни: «Думаю, что люди делятся на тех, кем играет судьба, на тех, кто играет судьбой, и на тех, кто живет в согласии с судьбой. Отношу себя к последним».
Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить.
•«Царь, очень приятно. Царь»
• «Танцуют все!»
• «Бориску на царство?!»
• «Замуровали, демоны!»
• «Оставь меня, старушка, я в печали»
• «Официант! Почки один раз царице!»
• «Я требую продолжения банкета!»
• «О, тепленькая пошла…»
• «Какая гадость эта ваша заливная рыба!»
• «Подогрели, обобрали…Нет-нет, подобрали, обогрели…»
• «Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели»
Людмила Максакова, народная артистка СССР
– На сцене Яковлев был и моим кавалером, и мужем, и страстным любовником, и племянником, и братом, и политическим противником. Все его роли – шедевры, и в каждой он велик и необыкновенен.