- Батоно Кахи, вот как посмотришь старые грузинские фильмы, так там каждый грузин - обязательно князь. Даже если он ходит при этом в лохмотьях. Скажите, как у вас обстоит дело с "голубой кровью"?
- Хорошо обстоит, как у всякого грузина. Мать моего отца, стало быть, моя бабушка, принадлежала к роду светлейших князей. Она училась в привилегированной школе, изучала не только разные науки, но и домоводство, хорошие манеры. Когда пришли коммунисты, бабушка, которая, ясное дело, тогда не была бабушкой, стала работать переводчицей. Она, в совершенстве знавшая несколько языков, переводила какие-то революционные депеши. А вообще-то и по линии отца, и по линии матери вся моя родня принадлежала к интеллигенции. В нашем роду было много музыкантов, педагогов, священнослужителей...
- Словом, одни приличные люди. И вдруг в вашем лице возникает лицедей, паяц...
- Вот именно. Но так сложилась история и моя личная судьба. В учителя меня не тянуло, в священники, как вы понимаете, я пойти не мог, хотя, наверное, по примеру отца, деда и других моих родственников с отцовской стороны, которые были композиторами, дирижерами, мог пойти по музыкальной части. К слову говоря, мой брат работает в Краковском оперном театре, поет там. Я музыку тоже безумно люблю, могу и сегодня несколько опер спеть от начала и до конца. Это мое увлечение, а профессией стал все-таки драматический театр.
Мой жизненный путь определила мама. Отца я практически не помню. Он в 1941 году ушел на фронт, и больше мы его не видели. Он под Керчью попал в плен, прошел немецкие, а потом советские лагеря: его сослали как врага народа. Нас с братом растила, поднимала мама. Она работала врачом, но обладала ярко выраженными артистическими наклонностями. Видимо, какая-то капелька таланта от нее, от отца, от нашего рода, от щедрой грузинской земли передалась и мне.
- Мне приходилось слышать, что грузинам не обязательно заканчивать театральные вузы, мол, актерство у них - в крови...
- Замечательный армянский писатель Ованес Туманян, который жил и творил в Тбилиси, как-то сказал: каждый грузин - поэт, каждый грузинский поэт - дважды поэт. Я вслед за ним говорю: каждый грузин - артист, каждый грузинский артист - дважды артист. Врожденный артистизм грузинского народа никем не оспаривается и состоит он, на мой взгляд, в желании сделать другому человеку что-то приятное, красивое, занимательное. Когда грузин обнаруживает рядом хотя бы одного зрителя, он уже по-другому говорит, ведет себя. Даже если это всего лишь торговец на овощном рынке, продающий кинзу.
Но не надо путать бытовой, скажем так, артистизм с профессией актера, которая требует и специальной подготовки, и высокой культуры. Когда я смотрю на некоторых политиков, мне кажется, они не понимают, какое место занимает театр в современной жизни. Они думают: не будет профессионального театра - ничего, мол, страшного, его место займет самодеятельность. Но театр, по моему глубочайшему убеждению, - это институт, который определяет духовный уровень нации. Да, где-нибудь в Намибии может появиться гениальный художник-самоучка, которого даже выставят в Париже. Но никому в голову не придет думать, что Намибия - наикультурнейшая страна. Таковой ее может сделать, на мой взгляд, только наличие развитого театра. Ведь чтобы театр состоялся, нужны писатели, драматурги, композиторы, художники, актеры, наконец, зрители, которые в состоянии понимать происходящее на сцене. А это предполагает высокую культуру нации.
Когда мы со своим театром имени Шота Руставели приехали в Лондон играть "Ричарда III", на нас смотрели как на сумасшедших. Мол, появились наглецы из какой-то неведомой им Грузии, и они будут учить англичан ставить Шекспира. Но когда лондонские знатоки посмотрели наш спектакль, они многое поняли не только про Шекспира, про Англию, но и про Грузию, про нашу культуру, про наш национальный характер. И от былого высокомерия не осталось и следа.
- Кстати говоря, вы чувствуете себя стопроцентным грузином? Я не раз общался для газеты с Георгием Данелия, который, правда, всю жизнь в Москве прожил, так он говорит: нет, я не настоящий грузин, я тосты говорить не умею, я в традициях грузинского многоголосия петь не могу...
- В смысле тостов и всего им сопутствующего я, конечно, настоящий грузин. И кровь, и фамилия у меня грузинские. Но я не считаю это главным в человеке. Вы знаете, в Грузии уже 200 лет живут семейные кланы Новиковых, Игнатовых, Вороновых, Гоголей, Ивановых... Они так поют, они такие тосты говорят, они так досконально знают историю и обычаи Грузии, что я считаю их в большей степени грузинами, чем я сам. С другой стороны, моя двоюродная сестра Нина Цагарели живет в Москве. Отец у нее грузин, родственники живут в Грузии, а по ментальности она, я считаю, русская.
По большому счету, люди во всем мире похожи друг на друга. У них одинаковые желания, одинаковые проблемы, одинаковые мечты - только цвет кожи или волос бывает разный. Но вы представляете, как будет скучно жить, если все в мире станет одного цвета? Я люблю всех живущих на земле людей. И хороших, и плохих. А внука и внучку я больше всех в мире люблю, больше себя люблю. Плохих людей я, конечно, меньше люблю. Иногда совсем мало люблю. Но вот чтобы ненавидеть - этого чувства у меня ни к кому нет. Когда начинаю ощущать свою нелюбовь к кому-то или к чему-то, мне мое состояние сразу не нравится, возникает внутренний дискомфорт: я чувствую себя маленьким и слабым. А когда я человека прощаю, я сразу сильным становлюсь. И меня нельзя победить или согнуть.
- Вы сейчас прямо как Дон Кихот говорите, которого, напомню читателям, вы сыграли в грузино-испанской экранизации романа Сервантеса. Расскажите, как вы решились "замахнуться" на такую глыбу? Повлиял ли этот образ на ваше мироощущение?
- Когда режиссер Резо Чхеидзе предложил мне попробоваться на роль Дон Кихота, я попросил у него месяц на раздумья. И стал искать высказывания разных великих людей о книге, об этом персонаже. Они, впрочем, мало мне помогли. И Томас Манн, и Бернард Шоу, и Эйнштейн говорили примерно одно и то же: это великая книга, которая перевернула мое сознание... Мое сознание она тоже перевернула, но как играть Дон Кихота - я не знал. И вот случайно набрел на маленькую книжечку великого актера Михаила Чехова, который вскользь обозначает, как надо воплощать на сцене тех или иных персонажей мировой литературы. Мол, главное - найти движущую силу героя, его путеводную звезду. И Чехов пишет примерно следующее: движущая сила у Гамлета - в сердце, он сердцем видит и ощущает мир. Движущая сила короля Лира - в уме. Не случайно обрушившиеся на него несчастья в первую очередь поколебали его рассудок. Движущая сила Мефистофеля - в глазах, в зрачках. Движущая сила Санчо Пансы - в ягодицах. А движущая сила Дон Кихота, его путеводная звезда - чуть выше головы. И я сразу все понял про своего героя...
Естественно, работа над фильмом проходила трудно. Для роли мне пришлось сбросить более 30 килограммов: было 110, стало 78. И этот вес я держал все четыре года, пока шли съемки. Я практически ничего не ел, чтобы не поправиться. В итоге заработал язву, другие болячки. Однажды от голода и усталости уснул за рулем, чуть не свалился в овраг, где уже вряд ли собрал бы потом кости. Но я счастлив, что эта роль была в моей жизни. Прикоснуться к загадке по имени Дон Кихот, которую вот уже не одно столетие разгадывает человечество, не всякому актеру удается.
- То есть вы уже сыграли свою "главную роль"?
- Я так не сказал. Вы знаете, за свою жизнь я множество ролей переиграл: революционеров, басмачей, профессоров, шоферов, партработников, сумасшедших, немых... У меня есть звания, награды, опыт, и все же мне кажется, что только сейчас, в свои 66 лет, я начал кое-что понимать в актерской профессии. И я хочу продержаться в ней еще немного, чтобы сыграть роль, которая, возможно, еще кого-то удивит. В том числе и меня самого.
- Мужчинам не принято делать комплименты, но вам не дашь ваши 66 лет...
- Что ж, я хорошо сохранившийся старик. Все-таки 66 лет - это совсем немало.
- Но и, судя по вашей спортивной выправке, не так уж и много. Вы собой как-то занимаетесь, или тут в основном природа постаралась?
- С детства я любил бегать, плавать, в баскетбол играл. Потом уже девочки появились, вино-кино, стал совмещать одно с другим. Нынче уже не те силы, стараюсь не пить в ситуациях, когда можно не пить. Раньше много курил, сейчас тоже курю, но уже не до сумасшествия. Хотя во время съемок выкуриваю, конечно, две пачки в день. Специально я собой, своим организмом не занимаюсь, но поскольку нахожусь все время в работе, в движении, то и чувствую себя в хорошей форме. Люблю, конечно, иногда пробежаться с утра, гирей там помахать, часок-другой в море поплавать, но вряд ли это носит систематический характер. Да и стараюсь я не для здоровья как такового, а для того, чтобы иметь возможность выходить на сцену, играть. Другое дело, что работы сегодня для артиста в Грузии не так уж много. Грузинское кино, когда-то гремевшее на весь мир, нынче влачит жалкое существование, а в театре платят такие ничтожные деньги, что десять раз подумаешь, соглашаться на роль или нет.
- Я знаю, что многие представители грузинской интеллигенции уехали из страны в поисках, как говорится, лучшей доли. У вас не было такого желания?
- Время от времени возникают разговоры, чтобы я перебрался, например, в Москву. Но я пока не готов к такому повороту дел. Если бы мне посулили деньги большие, чтобы я мог обеспечить своих детей, любимых внуков, я бы поехал на заработки хоть в Африку. Но таких предложений нет, а разменивать шило на мыло не хочется. Моя дочь работает в нашем национальном театре, ей 36 лет, она замечательная актриса, но деньги получает маленькие. Сын, тоже актер, недавно уехал в США, там его друг образовал свой театр. Если сыну удастся зацепиться в Америке и он заберет туда внучку мою, самую красивую и любимую, а я останусь в нашем доме одиноким волком, тогда, может, и подумаю о переезде в ту же Москву. Другого "иностранного" языка, кроме русского, я не знаю.
- Батоно Кахи, а как произошло, что вы, как говорится, красавец мужчина остались "одиноким волком"?
- Знаете, у меня была очень красивая и нежно любимая мною жена Белла Мерианашвили. Она в нашем театре работала, в кино снялась только в пяти фильмах, но была очень популярна и любима в Грузии. Мне дали квартиру большую, и она первая вошла в наш дом, обустроила его по своему вкусу. После родов сына жена заболела, не могла ходить, но это не мешало нам чувствовать себя счастливыми людьми. Белла ушла из жизни 28 августа, это день усыпания Девы Марии. И моя жена тоже тихо, кротко заснула - и уже не проснулась. Я даже не понял поначалу, что ее не стало. Последние слова ее были: "Оставь меня в покое, не лишай блаженства".
Девять лет прошло уже со дня смерти жены, а я не могу с кем-то другим связать свою судьбу. Родственники переживают, спрашивают: ну до каких пор ты будешь один ходить? Мол, стыдно же будет жениться, когда тебе 70 или 75 лет исполнится. Конечно, я замечаю красивых женщин, физиология берет свое, иногда мне приятно провести с кем-то время, но представить, что я привожу кого-то в наш дом, где все напоминает о счастливых годах нашей жизни, я не могу. И, наверное, в ближайшее время не смогу. Вот такие, как говорил Шукшин, печки-лавочки...