(1).jpg)
Народный артист России Алексей Бородин - о том, как театру, разменявшему второе столетие, оставаться молодым
5 сентября открывает новый сезон Российский академический молодежный театр, отмечающий свое столетие. О том, как коллективу с большой историей не только сохранить традиции, но и держаться на гребне интереса публики, быть актуальным в самых разно-образных жанрах, от классики до авангарда и от драмы до мюзикла, обеспечивать дружественную смену творческих поколений, — беседа «Труда» с художественным руководителем РАМТа, народным артистом России Алексеем Бородиным.
— Приходите — мы отметим наш юбилей без лишнего пафоса, в теплом, домашнем формате, — начал разговор Алексей Владимирович. — А вспомнить есть кого и что. Тут и история МХАТа II, находившегося в этом здании с 1924-го по 1936-й, и великие актеры, режиссеры — Мария Осиповна Кнебель, Анатолий Васильевич Эфрос, Олег Николаевич Ефремов... Мы выпустили два грандиозных альбома с фотографиями. В первом — история Центрального детского театра, впоследствии Молодежного. Второй — монография архитектора М. В. Нащокиной «Москва. Театральная площадь, 2: история здания и его героев», посвященная 200-летию этого дома.
— Почему три года назад вы решили сделать главным режиссером театра Егора Перегудова, оставив за собой должность художественного руководителя?
— Это плод долгих размышлений: что будет с театром, когда меня не станет. Вокруг слишком много примеров того, как после ухода из жизни многолетних лидеров театры мгновенно разрушались. Егор — совсем иной характером и творчеством, чем я, но у нас одна группа крови, одни взгляды на искусство, потому есть надежда, что коллектив, собиравшийся по крупицам в течение 40 лет, сохранится. Ведь именно в России родилась идея репертуарного театра, где одновременно представлены работы самой разной направленности, включая художественные поиски молодых режиссеров. Мне очень интересно общаться с Егором, все творческие вопросы мы решаем вместе.
— Вы сказали о сочетании традиций и новаторства, и мне сразу вспомнился один из недавних ваших спектаклей — «Горе от ума», решенный в непривычном для классического образца сатиры ключе русского психологического театра. Что подвигло выбрать произведение, в прочтении которого, кажется, не осталось никаких белых пятен?
— В пьесе Грибоедова, написанной 200 лет назад, меня заинтриговала тема подлаживания одних людей к действительности, в то время как другие ей сопротивляются, пытаясь отстоять свое человеческое достоинство. Ведь Фамусов прежде разделял взгляды своего друга Чацкого на необходимость реформ в обществе, теперь же он советует брать пример с Максима Петровича, готового пол прошибать лбом ради снисходительной улыбки монаршей особы. Но Чацкий явно не готов стать приспособленцем — и Фамусов объявляет его сумасшедшим. Болезненный удар — хотя, с другой стороны, он тем самым, возможно, спас ретивого вольнодумца от ссылки, а то и каторги. Разве не звучит это все сегодня крайне злободневно?
— Считая конформизм путем к фашизму, вы поставили такие сложнейшие спектакли, как «Нюрнберг» о суде над нацистскими преступниками и «Демократию» Майкла Фрейна, где канцлер ФРГ Вилли Брандт мечтает о будущей объединенной Германии, победившей в себе гитлеризм. Неужели рассчитывали, что старшеклассники разберутся в этих «проклятых» вопросах века?
— Школьники самые разные. Одни склонны мыслить — таким эти спектакли должны быть интересны. Ну а тем, кому не повезло с умными учителями, останутся на уровне «дважды два — четыре». У меня нет цели охватить всех скопом, я обращаюсь к человеку, а не массе.
— Продолжение вечной темы отцов и детей мне видится в спектакле «Сын» приглашенного Юрия Бутусова и фантастическом триллере «Сны моего отца» Егора Перегудова. При всем различии сюжетов и форм они сходятся в одном — ответственности родителей за судьбы отпрысков. Одна моя знакомая, находясь под большим впечатлением от спектакля Бутусова, тем не менее сказала, что не пожелала бы своей 14-летней дочери увидеть метания главного героя, чей разлад с лицемерными родителями и невозможность найти смысл жизни приводят к трагическому решению...
— Тема детского суицида — одна из самых больных, мы обязаны о ней говорить. Ведь дети в своем максимализме часто честнее и лучше нас. Не берусь судить, права ли ваша знакомая, но думаю, если бы она пришла вместе с дочерью на спектакль, то, возможно, потом возник бы обмен мнениями, а значит, контакт.
— Почему в афише юбилейного сезона преобладает проза? Вы, например, репетируете спектакль по роману Алексея Варламова «Душа моя Павел», Алексей Золотовицкий приступает к инсценировке романа «Женщины Лазаря» Марины Степновой, а первая премьера этого сезона «Дни Савелия» Марины Брусникиной — переложение известного романа Григория Служителя.
— К сожалению, наша драматургия сильно отстает от современной прозы. Такое впечатление, что авторы многих пьес забывают о фундаментальных законах сценического искусства. Однажды на «Берег утопии» Тома Стоппарда к нам пришел Эдвард Радзинский. Умница и эстет, на мой вопрос о впечатлениях он ответил, будто рассуждая сам с собой: «Ну как он это умеет делать? Не пойму». А я, в свою очередь, вспомнил, как Стоппард, сидя рядом со мной на репетициях, без конца спрашивал: «Работает эта фраза по-русски или нет?». Язык пьесы должен быть живым, как сама жизнь. Это безошибочно чувствовали Гоголь, Островский, Чехов... В ХХ веке театр из авторского попытались переделать в режиссерский. Но в наших стенах автор — по-прежнему на первом месте. В пьесе должно быть четко прописано, кто кому и кем приходится, кого защищают, кого презирают...
— Но не менее важно и взаимопонимание между режиссером и актерами.
— Это одна из сложностей нашей профессии: мы имеем дело с живыми людьми, и к каждому нужен индивидуальный подход. Актеров надо увлекать, ни в коем случае не уязвляя их самолюбие.
.jpg)
— Не припомню случая, чтобы вокруг ухода актера из труппы РАМТа (все бывает, жизнь есть жизнь) развернулась пиар-кампания наподобие той, что набрала обороты, когда Виктор Сухоруков громко хлопнул дверью в Театре имени Моссовета...
— Мне всегда творчески интересен режиссер Юрий Еремин, я также ценю необыкновенный актерский талант Виктора Сухорукова. Помню их увлеченную совместную работу над спектаклем «Царство отца и сына», но тут, в «Страннике», что-то не срослось. Возможно, Сухорукову показалось, что он знает больше режиссера. И теперь Юрий Иванович вынужден заниматься вводами других артистов на роли, которые играл любимец публики. Что сказать — звездная болезнь очень опасна, особенно для репертуарного театра.
— Но как держать в поле зрения добрую сотню артистов, каждый из которых мечтает сыграть главную роль?
— Остроумный Марк Захаров однажды сказал: «Гамлета я всегда найду, а вот где мне найти второго могильщика?» А если серьезно, надо постоянно развивать в себе умение слушать и слышать других. Например, нам стало тесно работать на Большой сцене, где можно выпустить от силы две-три премьеры в сезон. Поэтому открыли Малую сцену под крышей, потом репетиционный зал переоборудовали под Черную комнату для новых постановок, потом стали осваивать подвал, ну а в прошлом сезоне вышли репетировать в летний двор, где сыграем «Дни Савелия». Все это – чтобы и артисты были заняты, и режиссеры ставили и не возникало никаких обид, связанных с невостребованностью. Лично я прихожу в театр рано утром и ухожу поздно вечером после окончания спектаклей. Говорю это не для того, чтобы выжать слезу: я сам выбрал такую долю и ни на что ее не променяю.