Я не случайно написала "модные", потому что мы часто расходимся с Западом в оценках спектаклей. Это не значит, что мы отстали от Европы, но от своей ментальности и традиций не уйдешь.
Не случайно самое большое количество билетов на фестивале было продано на уличное представление Вячеслава Полунина "Урбан-Сакс", питерский спектакль "Оскар и розовая дама" Театра Ленсовета с участием Алисы Фрейндлих и "Лес" "Комеди Франсез" в постановке Петра Фоменко. На бразильцев шли больше из любопытства, а на японский театр Но и коллектив Тадаши Судзуки, показавшего в Москве чеховского "Иванова", приходили в основном интересующиеся восточным искусством. Кстати, в этот раз дирекция форума заметно расширила фестивальную афишу в сторону Востока, пригласив из Китая и Тайваня интересные танцевальные коллективы, которые и давали пищу для новых режиссерских идей. Сегодня для всех стало очевидным (опять же благодаря Чеховскому фестивалю), что пластика, постановочные ходы, предметность в зарубежных спектаклях зачастую доминируют над словом, психологией.
Мы с интересом взираем на эти художественные коллажи, поражаясь тому, насколько умело западные режиссеры соединяют видиопроекцию с "живым" существованием артистов на сцене, добиваясь, таким образом, расширения границ театра. К примеру, немецкий композитор Хайнер Геббельс, выступивший в качестве режиссера в спектакле "Эраритжаритжака", использует видеокамеру для съемок своего героя на улицах Москвы и в его квартире, чтобы выразить конфликт урбанизированного человека с окружающим социумом. А музыкальный квартет, сидящий на сцене и исполняющий произведения Баха, Вивальди, придает действию духовность, некий философский смысл, поскольку герой жаждет гармонии, но мир не может ему этого дать.
В переводе с языка австралийских аборигенов "Эраритжаритжака" означает "вдохновляемый желанием того, что потеряно". Я эту фразу поставила бы эпиграфом ко многим спектаклям по классике, поскольку большинство из нас болезненно реагирует на вольные манипуляции зарубежных режиссеров с нашим литературным наследием. Поэтому когда они привозят к нам постановки по Чехову, то начинают кипеть нешуточные страсти.
На этом форуме, пожалуй, больше всех досталось японцу Тадаши Судзуки за его "Иванова" и англичанину Деклану Доннеллану, поставившему с московскими артистами "Трех сестер". В первом случае пьеса Чехова явилась предлогом для режиссерских импровизаций на тему гордого человека, утратившего веру в себя и мир и поэтому покончившего с собой. Во втором - дословно сохраненный текст "Трех сестер" оказался чужим и для актеров, и для режиссера. Создатели спектакля очень старались подробно рассказать обо всем на свете: о крушении идеалов, о человеческом эгоизме, о любви, ключ от которой потерян навсегда, о блинах и ряженых. Ну а поскольку все было главным, то самое главное - во имя чего же был поставлен спектакль? - так и осталось загадкой.
Впрочем, сегодня, как уверяют некоторые критики, режиссерские концепции не в моде. Главное, чтобы в спектаклях присутствовали поток сознания, постоянная игра с сюжетом, бесконечные трансформации символов, образов. В этом плане сильно отличился на фестивале молодой бразильский театр. Недаром художественный руководитель другого фестиваля - Венского - Штефани Карф сказала, что из всего увиденного в Москве она бы выбрала для себя три спектакля: "Пьесу без слов", "Золотой Оскал" и "Репетиция. Гамлет". Последние два спектакля сыграны горячими, энергичными бразильскими артистами, то и дело обнажающимися на сцене. Видно, старой Европе не хватает будоражащей кровь брутальности, смелой карнавальной стихии, пропитывающей все спектакли представителей Южной Америки.
В свою очередь, наша публика с большим интересом отнеслась к спектаклю "Лес" театра "Комеди Франсез", тем более что поставил его Петр Фоменко, который всегда с классикой обходился уважительно. И - о, ужас! Первый акт комедии Островского прошел в напряженной тишине, в антракте некоторые зрители даже уходили, но уже во втором недоумение сменилось забавным ощущением: насколько хитро режиссер обвел всех вокруг пальца. Только представьте, он повернул водевильную ситуацию с женитьбой старой Гурмыжской на племяннике-мальчишке в сторону притчи, где люди постоянно что-то из себя изображают и ломают свою комедию, от которой хочется удавиться. Недаром комик Счастливцев, попавший с трагиком Несчастливцевым волей случая в усадьбу "Пеньки", то и дело старательно выговаривает по-русски: "А не лучше ли удавиться?" Этим двум бедолагам никогда не понять, как можно лить слезы, изображать из себя святош и быть по сути "порождениями крокодилов". В театре-то все намного проще: белое есть белое, а герои никогда не станут злодеями, не то что в дремучем жизненном лесу...
Петр Фоменко не стал изобретать велосипед, как это сделал Кирилл Серебренников в МХТе, перенесший действие пьесы из ХIХ века в 70-е годы XX столетия. Он оставил героев в том времени, о котором писал Островский, но при этом так расставил акценты, что все персонажи смотрятся современными. Двое странствующих актеров - это вечные донкихоты, воспринимающие чужую беду как свою собственную. Поэтому они изгои в обществе марионеток, существующих по принципу: не живи так, как совесть велит, а как выгодно. Эта тема двух абсолютно полярных жизненных систем удивительно тонко вписывается в психологическую конструкцию элегического спектакля с большими паузами, неспешным ритмом, что, впрочем, очень многих раздражало. Но Петру Фоменко так видится нестареющая пьеса Островского, где рефреном к замшелой, сытой жизни в "Пеньках" звучит "Элегия" Массне: "О, где же вы, дни любви, сладкие сны, юные грезы весны?.." Ибо любовь Гурмыжской к фитюльке Буланову в коротеньких штанишках - это не любовь, а что-то противоестественное. Вот почему Фоменко во время ночного свидания тетушки с племянником выставляет старую "жрицу любви" на посмешище. Бывший гимназист, понимая, что к нему плывут большие деньжищи, старается быть на высоте непривычного для себя положения любовника и слишком увлекается волосами "избранницы"... В результате в руках у него оказывается парик, который носит Гурмыжская, прикрывая голый череп. И уже в финальной сцене одетый с иголочки Буланов, качая в кресле-качалке Гурмыжскую, всем своим видом выражает досаду и брезгливость по отношению к спутнице жизни. И такие детали говорят о многом - у Фоменко не бывает в спектаклях мелочей, у него все продумано и выстроено. Видимо, поэтому избалованные артисты "Комеди Франсез" не только приняли эстетику русского режиссера, но и пошли за ним, сыграв "лесную" притчу в психологическом ключе. Выходит, иностранцам есть чему поучиться и у нас...
Вот на этой обнадеживающей ноте хочется закончить заметки о VI Чеховском фестивале. Следующий состоится через два года, а пока, как говорит Ирина в "Трех сестрах", "надо жить... надо работать!".