По мнению режиссера, они должны войти в учебную программу
Никита Михалков — ньюсмейкер первостатейный. Каждое его заявление тут же цитируется и обязательно комментируется — в последнее время, правда, зачастую в ироничных тонах. Но на днях Никита Сергеевич озвучил идею, за которую я немедленно снял бы перед ним шляпу, если бы ее носил. На круглом столе в Союзе кинематографистов он предложил ввести в школах новую учебную программу — «Сто лучших фильмов», и эта инициатива вызвала у меня исключительно положительные эмоции.
Не скажу, что эта идея нова — о ней мечтали классики нашего кино: Ромм, Пырьев, Герасимов. Эту идею в беседах со мной не раз озвучивали Сергей Соловьев, Карен Шахназаров, Вадим Абдрашитов, Павел Лунгин и многие другие мастера современного экрана. Но лишь в устах Михалкова — как ни крути, самого влиятельного кинематографиста страны — эта идея на глазах стала материальной силой. Неслучайно ее тут же поддержал министр культуры Владимир Мединский. Думаю, ее с энтузиазмом подхватит и глава думского комитета по культуре Станислав Говорухин. А отсюда уже недалеко и до практических решений.
Зачем нужен в школе такой предмет, могут спросить меня. Ведь кино и так льется с экранов неостановимым потоком. Смотри не хочу. И литературу, мол, тоже неслучайно теперь урезали в школьных программах — книгами на любой вкус и так завалены все книжные лотки. Но не все, что лежит на книжных развалах, имеет отношение к литературе. Не потому ли в школах и вузах проходят Пушкина и Достоевского, Чехова и Толстого, Астафьева и Распутина, а не Донцову с Устиновой и не Минаева с Акуниным?
И точно так же не все, что показывают на экране, имеет отношение к искусству кино. Родившись как развлечение, как балаган, кино стараниями великих сподвижников — Чаплина и Эйзенштейна, Довженко и Гриффита, Бергмана и Тарковского, Феллини и Бунюэля, Куросавы и Бондарчука, Антониони и Ангелопулоса, Бертолуччи и Трюффо (этот список можно длить долго) — превратилось еще и в яркое, самостоятельное, самобытное искусство. Которое имеет свой язык. Свои средства выразительности. Свою мифологию. Свои неоспоримые шедевры. Свою систему коммуникаций со зрителем. И научиться отличать кино от киношки, бездумные пустячки от настоящих произведений киноискусства, которые заставляют трудиться ум и душу, — в этом и состоит задача предмета, который лоббирует Михалков.
Я, кстати, против того, чтобы ограничить спецкурс изучением ста лучших фильмов. Во-первых, кто их будет определять? Уж не сам ли Михалков? И не по принципу ли «свои — чужие»? Во-вторых, в этом есть изначальная уступка пошлым обывательским аналогиям: «Сто самых пикантных любовных связей», «Сто главных убийств», «Сто великих отравлений»: За свою более чем столетнюю историю кинематограф дал миру не сотни, а тысячи замечательных, а то и великих фильмов. В одном только Госфильмофонде России хранится 60 тысяч лент со всего мира. Поэтому такой предмет, как история кино, если он появится в школьных программах, надо изучать как яркое, целостное и глубокое явление. С обязательным просмотром фильмов. С заинтересованным обсуждением увиденного. С коллективным переживанием высоких эмоций.
«Прекрасное пробуждает доброе», — говорил классик. Я абсолютно уверен, что человек, способный заплакать над судьбой бродяжки Чарли, или задуматься над духовными исканиями героев Тарковского, или оценить фильмы «новой волны» российского кино, — такой человек никогда не сможет ударить другого человека. Или сокрушить витрину универмага. Или украсть детский велосипед на лестничной площадке. Или нагадить у выхода из метро.
А вот от человека, воспитанного на «Беременном» и «Яйцах судьбы», всего этого вполне можно ждать. Что мы и наблюдаем в окружающей нас жизни.