Мастер – класс!

Даниэль Баренбойм почтил память Дмитрия Башкирова последними сонатами Бетховена

Пандемия с одной стороны, профессионализм и обаяние главы фонда «Музыкальный Олимп» Ирины Никитиной с другой – вместе они сотворили чудо. Иначе разве получили бы мы в эти дни сольную бетховенскую программу в Большом зале Московской консерватории и последующий мастер-класс для ее студентов великого маэстро Даниэля Баренбойма, который приезжает в Россию в лучшем случае два раза в десятилетие?

Даниэль и Ирина вместе обедали в Берлине, когда пришло сообщение о смерти Дмитрия Башкирова. Немедленно созрело решение дать концерт в Москве памяти выдающегося русского пианиста и отца жены Баренбойма, скрипачки Елены Башкировой. И дату в графике Даниэля, из-за пандемического простоя большинства западных площадок, удалось найти довольно быстро. Так в конце мая легендарный маэстро оказался на сцене Большого зала.

Долго думать над репертуаром тоже не пришлось. Весь музыкальный мир в этом сезоне (как, впрочем, и последние два века) пребывает в ауре Бетховена, и Баренбойм в этом благородном культе – один из главных адептов. У миллионов любителей музыки на памяти его цикл бетховенских сонат, неоднократно показанный по каналу «Меццо» и здорово помогший пережить тяжелую в физическом и моральном смысле зиму. Полное собрание сонатных опытов венского мастера было записано недавно Баренбоймом на 13 компакт-дисках.

Вот и сейчас в главном столичном музыкальном зале прозвучали три последние из этого венка сонат.

30-я. Ощущение мягкой, свободной силы, умеющей быть тонкой и нежной. Взгляд вперед, в романтизм Шумана и даже Чайковского, ни на секунду не лишающийся неповторимой бетховенской интеллектуальности. Во второй части – готовность постоять за то, что любишь и чему не дашь кануть в стремительном потоке жизни. В третьей – солнечные струи фигураций, оплетающие прекрасную напевную тему, словно брызги фонтана, целующие белоснежную мраморную статую.

Даниэль Баренбойм вложил в мастер-класс не меньше страсти, чем в концертное выступление
31-я. Тот же прием прелюдирования, что и в 30-й. Та же идея бодрой минорной второй части, разрывающей мажорную безмятежность первой, но с бОльшим элементом игры, лукавства, пряток, неожиданных лирических признаний. А затем – взлет духа более высокий, но и более трагический, чем в предыдущем опусе – скорбная прелюдия, трепетный речитатив и слезная ария, в которой пальцы пианиста будто безмолвно обозначают фразу Es ist vollbracht – «И свершилось»: слова последней арии из баховских «Страстей по Иоанну», которую почти точно (хотя не знаю, вольно ли) цитирует здесь Бетховен. Но скорбь преодолевается нарастающим звоном «колокола» и фугой, чьи мотивы постепенно от кажущейся бесстрастности раскаляются и воспламеняются до ослепительного солнечного сияния.

32-я. Знакомая нам «фирменная» баренбоймовская мягкая сила, но только неулыбчивая, уходящая в себя, в мрачность, в глубь клавиш. Аллегро как бы даже не вполне уверенное, словно руки именно в этот момент нащупывают музыку, тем не менее в каждую секунду находя единственно верное решение. Исполнение, подчеркивающее трудный, непрямой путь, каким, мы знаем, Бетховен через напряженное усилие строил свои самые главные музыкальные здания. После этого до невероятности просто, почти даже сухо интонируется тема арии – но мелодия так выразительна, что поет сама собой, кажется – без усилия со стороны музыканта. А ее внутреннее напряжение, несмотря на мажор, удивительным образом ассоциируется с трагической арией из предыдущей сонаты. Таинственный бас, таинственное воспарение правой руки в седьмые небеса – и трели, от которых, кажется, вибрирует и звенит вся вселенная…

Конечно, никаких бисов после такой музыки быть не могло – что очевидно, но, слыша и видя непрекращающуюся овацию, Баренбойм сказал это аудитории. По-русски. Чем только вызвал новый шквал аплодисментов.

Главное - не ломать, а развивать индивидуальность юного коллеги. Баренбойм в этом твердо убежден

Однако для публики, приближенной к консерватории, общение с мэтром на этом не закончилось. На следующий день гость провел в Рахманиновском зале мастер-класс для студентов фортепианного факультета. Где, можно сказать, продолжил начатое на концерте: те же сонаты Бетховена, только место 30-й заняла 17-я. Особенно интересно было наблюдать, как мастер работал над только что слышанными нами 31-й и 32-й. Совершенно не навязывая свою трактовку, наоборот, стараясь уловить и развить то, что хотели сказать в музыке ребята – вникая в тонкость фразировки с воспитанником Ирины Плотниковой Александром Захаровым, в ритмическую энергию мотивов с учеником Михаила Воскресенского Алиханом Кундуховым… И теперь, помимо радости, доставленной игрой великого маэстро, я еще вдохновлен открытием новых пианистических талантов, за развитием который намерен следить.