"ЛЮБОВЬ! РОССИЯ! СОЛНЦЕ! ПУШКИН!"

6 июня на Пушкинской площади столицы, в Михайловском, Болдино, других городах и селах страны соберутся те, кому дорого имя Александра Сергеевича. Будут звучать стихи Пушкина и стихи, ему посвященные. Накануне знаменательной даты своими размышлениями делятся постоянные участники Пушкинских праздников поэзии - поэты Юрий Кублановский и Владимир Коробов.

В. Коробов: Первый день лета. Экскурсия для членов Союза писателей по музею-заповеднику А.С. Пушкина "Михайловское", такому ухоженному и нарядному, словно его только что построили. И, как водится в среде литераторов, недоверчивый шепоток: "Новодел... при Пушкине было все по-другому... " Писатели народ дотошный, они тебе и "Заповедник" Довлатова процитируют, и анекдот про Пушкина расскажут, и "домового" этих мест - Гейченко покритикуют "за самодеятельность". Экскурсовод, кажется, смущен скептицизмом литературной братии и спешит прибегнуть к помощи самого Александра Сергеевича (клин клином вышибают):
...Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые...
Литераторы сверяют стихи с видом из окон дома и смолкают: перед ними слово в слово пушкинский пейзаж: луга и нивы, берег Сороти и бегущие облака... Удивительно, но время пощадило, казалось бы, самое беззащитное - природу. Воистину заповедное место.
Что очаровывает нас прежде всего в домах-музеях? Главное, пожалуй, - душа самого владельца, того, чьим именем все здесь живет уже многие десятилетия.
Ю. Кублановский: Вообще, ежегодные праздники поэзии, приуроченные к памятным датам, - устойчивая традиция советских времен. Союз писателей снаряжал тогда в глубинку свой поэтический десант, где чтение чаще всего графоманских виршей сочеталось с обильными возлияниями. Все это субсидировалось - и щедро - из, разумеется, госказны. Во времена "ельцинской демократии" традиция таких ежегодных праздников начала увядать. Но вдруг все с удивлением почувствовали, что такие встречи - вовсе не какой-то "совковый" рудимент, что без них обеднилась жизнь. Сейчас более или менее успешно эта традиция возобновляется. Ежегодно я стараюсь бывать "у Пушкина" в Святых Горах, в Карабихе "у Некрасова" - ведь я сам из Рыбинска и там мои земляки. В Святых Горах, в Михайловском, благодаря нынешнему руководству заповедника, праздничная традиция очень обновилась: неутомимый и благородный Георгий Николаевич Василевич, его просвещенные соратники по музейному делу из Тригорского - Константин и Римма Бурченковы и другие сотрудники делают все, чтобы Пушкинский праздник состоялся в его новом и свежем качестве. Например, приглашают молодых поэтов со всей страны! Будем надеяться, что традиционные поэтические праздники будут существовать еще долго. Это как... нынешние "толстые" литературные журналы. Все их ругают, называют "советским пережитком", но если завтра не станет "Нового мира", "Знамени", "Москвы", "Нашего современника", культурный ландшафт значительно обеднеет.
В. К. Мы часто говорим о Пушкине и все реже слушаем Пушкина - мало читаем вслух его стихи своим детям, любимым, друзьям. Исчезает "домашнее" отношение к поэту, о котором так хорошо сказал Георгий Иванов:
Александр Сергеевич, я о вас скучаю.
С вами посидеть бы, с вами выпить чаю.
Вы бы говорили, я б, развесив уши,
Слушал бы да слушал...
Зачастую на шумных пушкинских юбилеях голос самого Пушкина едва слышен. Да и хороших стихов о "курчавом маге" - раз, два и обчелся. А ведь в недавние времена стихи о Пушкине считались верхом поэтического мастерства, делом чести каждого поэта. Вспомним Ахматову, Цветаеву, Северянина, Багрицкого, Антокольского: "Любовь! Россия! Солнце! Пушкин!" А что сегодня? Для некоторых деятелей культуры Пушкин - "брэнд". Сбрэндили мы все, что ли?
Ю. К. Слава Богу, я, кажется, принадлежу к тем все еще существующим русским читателям, кто вспоминает о Пушкине не только в юбилейные дни. Наше послевоенное поколение, во всяком случае многие из нас, всосали, как говорится, Пушкина с молоком матери. И это несмотря на то, что советская школа и идеология страшно вульгаризировали его. Да что говорить про школу и ангажированных советских "литературоведов в штатском". Даже многие настоящие ученые - Лидия Гинзбург, Юрий Лотман не были свободны от шор революционной идеологии. "Недоверчивый Александр I - писал, к примеру, Лотман, - задерживал служебное продвижение Пестеля". Ну почему "недоверчивый"? Ведь Пестель изменил присяге и замышлял цареубийство! Так не верней ли сказать про императора - проницательный? Из Пушкина делали революционера, но он прошел сквозь радикализм, дальше: к здравому и почвенному пониманию отечественного пути, к органичному приятию "русской цивилизации"... Какая поэзия! Какая пластика! И - мудрость:
Два чувства равно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека -
Залог величия его.
В. К. Я вырос в "интерьере" пушкинского пейзажа, на берегах, освященных именем поэта. "Эти пределы священны уж тем, что однажды под вечер Пушкин на них поглядел с корабля, по дороге в Гурзуф... " - сказал Максимилиан Волошин. Здесь, в Гурзуфе, мне посчастливилось общаться с замечательным человеком и литературоведом Николаем Борисовичем Томашевским, сыном пушкиниста Бориса Викторовича Томашевского. На его даче в разные времена побывали Николай Заболоцкий, Александр Солженицын, Иосиф Бродский... Николай Борисович в соавторстве с Ириной Николаевной Медведевой-Томашевской написал блистательное исследование "За Пушкиным по Крыму".
"Мой дух к Юрзуфу прилетит..." - это признание Пушкина дорогого стоит. Крым для него значил не меньше, чем Петербург или первопрестольная...
Ю. К. С большим сочувствием прочитал новую биографию Пушкина - Сергея Бочарова и Ирины Сурат, высоко ценимых и любимых мною ученых. "Пушкинские" статьи Сурат в "Новом мире" тоже всегда читаю: там взгляд на Пушкина проницательный, лишенный как сусальной лубочности, так и пошлого панибратства постмодернистов...
В 80-е годы прошлого века я жил в эмиграции в Париже. Там в журнале известного писателя Андрея Синявского "Синтаксис" о Пушкине писали так: "Пушкин продал царю свое перо, а теперь должен был служить ему и своей женой, неся таким образом постельную повинность наравне с другими... " И вдруг в другом парижском русском журнале "Вестник Христианского Движения" появилась статья о Пушкине Александра Солженицына "... Колеблет твой треножник" - и это был глоток кислорода! Статья не устарела и сегодня. Замечательно определил Солженицын "осветляющее", как он выразился, свойство пушкинской поэзии: видеть мир ясно, но без цинизма, а просветленно. Как это актуально в наши дни, когда коммерческая чернуха и пошлость с претензией на интеллектуальную рефлексию губят настоящее художественное звучание не меньше, чем в свое время лживый соцреализм. Еще Александр Блок предсказывал, что вскоре имя ПУШКИН станет паролем русских людей в "надвигающемся мраке". Так оно и вышло.
В. К. Его пытались сбросить с "парохода современности" многократно. Даже забавно - кто следующий? И вот парадокс: любой враждебный выпад, направленный в адрес поэта, в конечном счете "работает" не на снижение его образа, а наоборот.
1993 год... Тяжелейший период в неприметной моей коммунальной московской жизни: ни работы, ни средств к существованию. Вдруг телефонный звонок - предложение распространить 100 000 экземпляров книги "А.С. Пушкин. Избранные сочинения". Срочно! Казалось, нужно быть сумасшедшим, чтобы пойти на это: книжный рынок тогда зациклился на коммерческой литературе и на дух не переносил классику. Тираж - фантастический. Но вопреки всем прогнозам Пушкин "ушел": купили книгу школы Москвы и Подмосковья. Боже, какие счастливые лица были у детей, которые за небольшое вознаграждение помогали "разгружать Пушкина"! Как радовались учителя "недорогому" (в денежном измерении) Александру Сергеевичу! Пушкин спас мою семью от голода. И тогда же подумалось: "Пока у России есть Пушкин, она не пропадет!"
Ю. К. Как подумаю, что Пушкин погиб, будучи на двадцать (!) лет моложе, чем я теперь, то, честное слово, становится как-то не по себе, словно я зажился. Я-то сам себе кажусь двадцать лет назад чуть ли не мальчишкой. А сколько он успел сделать! И ведь не сказать, что много сидел на месте - больше передвигался и, хотя не был за границей, география его передвижений очень обширна. И, проживи он еще лет двадцать, другой была бы общественная, а значит и вся остальная история нашей Родины. И, возможно, все мы жили бы теперь в культурной, богатой и на редкость своеобычной стране.