.jpg)
Единственную оперу Оффенбаха показали из Нью-Йорка на весь мир
Метрополитен-опера транслировала на кинотеатры планеты спектакль «Сказки Гофмана». В составе участников, на редкость сильном и ровном, одно из ключевых мест заняла российская певица Хибла Герзмава. Музыкальный уровень постановки оказался столь высок, что это искупало провалы самого зрелища, на которое временами можно было просто закрыть глаза. В буквальном смысле.
«Сказки Гофмана» — одна из самых сумасбродных оперных фантасмагорий. Уж в XIX веке — точно самая. О том, что поэзия сродни сумасшествию, а влюбленный поэт безумен стократ. Что от смешного до ужасного один шаг. Но и смешное, и ужасное, попав в руки романтического художника, все равно становится прекрасным — как стало оно им в таинственных новеллах Гофмана и в изумительной музыке Оффенбаха.
Театры любят «Сказки Гофмана»: режиссерам и художникам — простор для фантазии, певцам — шанс исполнить суперхиты, вроде баркаролы или песенки про Крошку Цахеса, да еще и наперевоплощаться в героев-перевертышей на добрых три оперы вперед.
Правда, Метрополитен-опера, чью прямую трансляцию благодаря российской компании CoolConnections мы увидели вчера на киноэкране, не стала заморачиваться «концепцией». Все в общем традиционно, герои выглядят так, как должны выглядеть: поэт живописно всклокочен и одет под разночинца XIX века, его мрачный соперник Линдорф, отнимающий у него возлюбленную Стеллу, официозен и носит черный цилиндр, одежды прочих персонажей соответствуют некому усредненному времени между Гофманом и Оффенбахом. Притом зрелищно постановка довольно экономна: к так называемому большому стилю с подробными декорациями, с раскрывающимся вглубь пространством (вечерний сад в огнях, полный пестрой публики), можно отнести разве что первое действие — у фанатика-ученого Спаланцани с его коллекцией механических кукол во главе с поющей и танцующей куклой Олимпией. Все остальное — да, костюмировано довольно красочно, но декорации весьма условны. Кабинет Гофмана — просто высвеченный угол авансцены с письменным столом и пишущей машинкой (ну нельзя же совсем без анахронизмов, хотя для зрителя XXI века вид машинки, пожалуй, так же архаичен, как и гусиного пера). Кабачок Лютера, где завязывается конфликт (Линдорф ссорится с Гофманом и решает отбить у него оперную примадонну Стеллу), — незатейливые столы с лавками в полутьме. Дом чахоточной певицы Антонии — розовый задник и черные драпировки. Даже последнее приключение Гофмана — неудачная интрижка во время венецианского карнавала — иллюстрирована очень скромно: куда там до роскоши нашего Театра Станиславского и Немировича-Данченко, где Валерий Левенталь выстроил чуть ли не целую Венецию почти в натуральную величину...
Похоже, главным направлением удара для постановщиков была музыкальная часть — что для оперного театра, пожалуй, все же лучше, чем наоборот. Все очень качественно: и инфернальный баритон Томаса Хэмпсона (Линдорф-Коппелиус-Миракль-Дапертутто), и чуть слишком «итальянистый», но главное — красивый и невероятно подвижный тенор Витторио Григоло (Гофман), и виртуозное колоратурное сопрано Эрин Морли (Олимпия), легко взлетающее до третьей октавы — простим пикантной американке, что самый последний ля-бемоль своей головоломной песенки она, едва взяв, оборвала (как говорят штангисты, вес поднят, но не удержан). Что особенно приятно, одну из самых развернутых и напряженных женских партий на большом эмоциональном подъеме провела наша Хибла Герзмава (Антония), и даже ее легкое «эдитпиафство» — мелкое тремолирование голоса — не воспринималось как недостаток, а играло на образ обреченной девушки, которой музыка и любовь дороже собственной жизни. Кстати, в упомянутой московской постановке Хибла поет ВСЕХ возлюбленных Гофмана — редчайший случай в оперной практике, ведь это очень разные партии: от лирико-драматического сопрано до высочайшего колоратурного.
.jpg)
Отдельно скажу о роли Никлауса в исполнении американки Кейт Линдси. Помимо эффектного, очень плотного меццо-сопрано, исполнительнице удалось впечатлить и актерской трактовкой образа. Вот тут, пожалуй, сказалась-таки «концепция» американского режиссера Бартлета Шера — впрочем, имеющая прецедент в творчестве великого Вальтера Фельзенштейна. Суть вот в чем: если в большинстве других постановок остается «за кадром», отчего Оффенбах наградил друга Гофмана женским голосом, то тут ясно: Никлаус — изначально женской природы, но не из ряда интрижных Гофмановых героинь, а сама его муза, его душа. Не зря же она единственная появляется не в цивильной одежде, а босиком и в легкой телесного цвета тунике — т.е. как бы обнаженной. И только решив спасти Гофмана от претендующих на него женщин (причем спасти не так уж бескорыстно — ведь они все отвлекают его от НЕЕ), она наряжается в мужское платье, чтобы всюду сопровождать и опекать героя. Становясь таким образом СОЮЗНИЦЕЙ врага Гофмана Линдорфа... Кстати, актерская пара Линдси-Хэмпсон чем-то напомнила автору этих строк молодую Шарлотту Рэмплинг (которая наигралась за свою жизнь роковых женщин) и Рона Перлмана, специализирующегося на инфернальных персонажах вроде Хэллбоя.
Темперамент франко-канадского дирижера Ива Абеля вполне адекватен оффенбаховской романтичности, иронии, пружинности развития, мастерству построения крупных форм, ярко контрастных и ловко проплетенных лейтмотивами. Почти три часа экзальтированной, в то же время по-французски рациональной и ясной музыки — и ни секунды расслабления внимания.
Для тех, кто не успел: в 18 городах России «Сказки Гофмана» покажут в записи 31 марта.
А следующей прямой кинотрансляцией из Метрополитен-оперы 14 февраля станет пара «короткометражных» партитур: «Иоланта» Чайковского с Анной Нетребко в заглавной роли и «Замок герцога Синяя Борода» Бартока с другим знаменитым русским певцом — басом Михаилом Петренко. Обеими операми в постановке польского режиссера Мариуша Трелиньского продирижирует Валерий Гергиев.