Страшнее лжи нет зла, убедился за свои 80 лет Армен Джигарханян
Судья Криггс и капитан Овечкин, комиссар Мегрэ и анимационный Волк, пожалевший дворового пса, Тристан и Карп «Горбатый»… Сколько их, персонажей, которых раз увидев, нельзя забыть. Создавший их Армен Борисович Джигархнян отмечет 80-летие. 60 из этих восьми десятков отданы театру, которым, как и для Гамлета, для него был и остается весь мир.
– Точное число фильмов с вашим участием назвать невозможно. 250? 280? 300?
– А зачем знать – сколько? Не в количестве же дело. И потом – у каждого зрителя ведь свои любимые картины. Для одного – «Место встречи», для другого «Тегеран-43» или «Неуловимые мстители». Мне гораздо интересней, скольких людей мои фильмы согрели, ободрили, развеселили. Но этого же никак не подсчитаешь!
– А другим актерам свой голос дарить не жалко было? Нодару Мгалобишвили, например, в знаменитой «Формуле любви».
– Ну, он моим голосом не только там говорит. Что значит – жалко? Вы же не поверите, если я скажу, что вот ни капельки не жалко?
– А может, и поверю?
– А вдруг я расчетливый завистник? Я же понимал, что на Калиостро я внешне ну никак не потяну, и Захаров все равно мне эту роль не даст. А роль-то интересная. Хоть так приобщился. И потом – голос у меня довольно специфический – многие сразу узнавали. Так что свою долю славы я все равно получил. Вот в не менее знаменитом «Мертвом сезоне» (роль священника Мортимера. – «Труд») меня стали узнавать только через много лет после выхода картины на экран – в 1966-м я еще не был таким уж известным артистом. Но и тут я, в конечном итоге, оказался в выигрыше. Видите, какой я хитрый! Между прочим, я и Лино Вентуру озвучивал, и Омара Шарифа, и даже Робера Оссейна.
– И кто из экзаменаторов, заваливших вас на поступлении в ГИТИС из-за акцента, мог предполагать, что голос станет вашей визитной карточкой!
– Э-э-э! Это для них был акцент, а потом это стало называться актерской индивидуальностью и творческим почерком! На Сильвера в мультфильм «Остров сокровищ» меня специально пригласили. Заранее! Персонаж с меня рисовали. В кино эту роль Борисов сыграл замечательно и если бы не мультфильм, не бывать бы мне Сильвером во веки веков. А вы говорите – голос!
– Я говорю? Я говорю – харизма!
– Да причем тут харизма! Что я – единственный армянин в кино? Это учили нас правильно. Учитель мне великий достался – Армен Карапетович Гулакян. Настоящий профессор! В любую погоду – крахмальная рубашка, строгий костюм. Точен был до невозможности: всегда перед ним часы лежали – никакой раскачки нам не позволял. Мы репетировали как заведенные, с ног валились. Но если из студента все соки не выжать, актера из него не получится. А если выжать не получается – надо гнать из профессии. Сразу, чтобы не множить иллюзий. Не только ты должен любить театр, но и театр должен любить тебя.
– А кино?
– И кино. Только зачастую театр и кино разных актеров любят. Но в любом случае актерство – ремесло, построенное на взаимности. Это жесткая и жесткая профессия.
– Падающего – толкни? Так что ли, по-вашему?
– Да, если хотите! Ницше был прав. Когда мы смотрим Animal Planet, мы воспринимаем как должное, что лев загрызет антилопу. Естественный отбор штука жестокая, и существует не только в дикой природе. Если ты стоишь в жизни твердо, толкай – не толкай тебя, – не упадешь. Или упадешь, но поднимешься. Если чувствуешь, что падаешь, начнешь что-то делать, чтобы не разбиться. За свою жизнь надо отвечать.
– Упреков в банальности не боитесь?
– А почему я должен бояться банальности, если в ней заключена истина?
– Из Еревана в Москву вас пригласил Эфрос.
– Так странно распорядилась жизнь. Я уже был в Ереване известным артистом. А тут – Москва! Эфрос! Но оказался я в итоге не в своем театре и не в свое время. Мое пришло уже с Андреем Александровичем Гончаровым (руководителем Театра имени Маяковского. – «Труд»). И не спрашивайте меня, не хотелось ли мне оставить театр ради кино. Не хотелось. Театр – это и есть моя жизнь.
– Вы считаете себя человеком театра. Вам нынешний театр по нраву?
– Давайте не будем стричь его под одну гребенку. Нынешний театр – разный. Жестокий и наивный, любительский и самозабвенный, расчетливый и бесхитростный. Иногда он оборачивается неприкрытым уродством. И это уродство его создатели выдают за новые формы, те самые, что ищут уже сто с лишним лет. А важна не форма, а содержание! Театр – искусство дорогое, затратное и категорически не приемлющее количественных оценок творческого процесса. Нужность того или иного конкретного театра зрителю измеряется не количеством проданных билетов, а душевными переживаниями, которые вызывает в нем спектакль. Или не вызывает. Выходит он из зала с желанием жить, противостоять трудностям, да просто – с хорошим настроением, или чувствует себя униженным и оскорбленным. И не важно – 100 человек сидит в зале или тысяча. Все театры – разные, и публика у них – разная. И это не просто нормально, это – очень хорошо. Вот, собственно, основополагающий принцип русского театра – быть опорой человеку в жизни, а не приносящей прибыль конторой по оказанию «культурных услуг».
– Что дает возможность оставаться самим собой в эти, как вы сказали странные времена?
– Не отвечу. Не хочу. Это же я остаюсь собой. Мой рецепт вам не подойдет. И никому другому тоже! Сами ищите. Я придумал себе эту жизнь сам. Я за нее держусь. В ней есть то, что трогать нельзя. Не люблю душевного стриптиза. И еще больше не люблю, когда на этом начинают спекулировать. Знаете, вламываясь в чужое счастье или горе, можно и свою жизнь непоправимо разрушить.
– А что вы в жизни цените превыше всего?
– Правду. В жизни – как и на сцене, самая страшная вещь – ложь. Она сбивает ориентиры, и ты перестаешь понимать, куда тебе идти. Смотрит человек, которому я доверяю, спектакль в моем театре, я прошу – скажи правду. Иду к врачу, которому я доверяю, за консультацией – прошу о том же. Как я эту правду переживу – это уже моя проблема. Да, спать не буду, есть не буду. День. Два. Неделю. Но, зная истину, я рано или поздно пойму, как мне поступить.
– Попав в трудное положение, мы нередко прибегаем к «восточной мудрости» - цитируем Хайяма или Навои, зачастую даже не подозревая об их авторстве. У вас есть любимое изречение? Такое, чтобы на все случаи жизни?
– Я вас разочарую – есть, но не восточное, а совсем наоборот. И оно совсем не спасительно-утешительное. Скорее наоборот, заставляющее задуматься о фатальности бытия: любой наш поступок – это выбор, за который потом непременно придется чем-то заплатить...
– Звучит, действительно, совсем не обнадеживающе…
– А вы хотели от меня безудержного юбилейного оптимизма? Да, я оптимист. Но – отнюдь не безудержный. Так вот, о мудрости на все случаи жизни:
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы
Или должно оказать сопротивленье?..
Я 60 лет занимаюсь театром, но не могу постичь магию человека по имени Шекспир. Как он угадал, что это ключевой вопрос для любого человека в любые времена? Мудрость в том и состоит, чтобы в каждом конкретном случае человек мог найти ответ на это вопрос. У меня это получается не всегда… Значит, можно продолжать жить и радоваться жизни!
– Как это?
– А так! Тому, кто постиг все премудрости жизни, в этом мире делать уже нечего. А мне пока есть чем заняться.