«Жизнь, распахнутая настежь»
До первого памятника Исааку Бабелю его столетняя вдова не дожила
«Человек должен все знать. Это невкусно, но любопытно». В сентябре в Одессе Исааку Бабелю ставят памятник. Первый за всю его посмертную жизнь, обрывающуюся в нашем сознании где-то в 9-м классе, сразу после «Конармии». Как будто дальше в судьбе человека, все время стоявшего над бездной жизни других и мечтавшего заглянуть за ее край, ничего не было. Но в 40 с лишним Бабель сам заглянул за край.
Он успел оставить две книги, до сих пор издающиеся даже за рубежом, вдову, дожившую после него до 101 года, дочь и внука-американца. «Памятник ставят по инициативе Всемирного клуба одесситов, скинувшись всем миром, — говорит Андрей Малаев-Бабель. — Так долго, потому что вечная история — денег нет». Да и памяти толком тоже.
В Москву, откуда он эмигрировал в 93-м и где в 40-м разворачивалась драма бабелевской жизни и смерти, внук Бабеля — американский профессор, театральный педагог — приехал со спектаклем по дедушкиной прозе.
«Вашингтон пост» обвинила меня в семейственности, но я не делаю карьеру на имени деда. Смешно: на вступительных в театральный я вытащил билет про «Конармию». Но это просто совпадение. Сейчас я чувствую внутренний зов, тягу к творчеству Бабеля — может быть, потому, что вступаю в тот возраст, когда деда не стало».
«Дедушка был фаталистом»
Его первые рассказы напечатал Горький: «Я был привлечен за них к уголовной ответственности по ст. 1001» (в тогдашнем УК — порнография). Один из критиков писал: «Бабель с одинаковым блеском говорит о звездах и о триппере».
«Дед писал о самом важном — о том, как человек ходит по лезвию ножа, о страсти, о сокровенном...»
Падшие женщины и их жалкие клиенты, старые биндюжники и фатоватые налетчики — все это мир «Одесских рассказов». Горький отправляет Бабеля «в люди» — в Первую конную, где он дважды едва избегает смерти и где в кровавом месиве рубят направо и налево своих и чужих. После «Конармии» Бабель проснулся знаменитым — и разочаровавшимся в революции. Вместо того чтобы стать одним из сталинских «инженеров человеческих душ», он пишет в стол. «Свой арест объясняю результатом моей творческой бесплодности за последние годы, в результате которой в печати за последние годы не появилось ни одного достаточно значительного моего произведения, что могло быть расценено как саботаж и нежелание писать в советских условиях», — нелепым языком протоколировались спустя несколько лет добытые каленым железом показания. После 37-го Бабель чувствовал, как сжимается круг, но думал, что его не тронут, ведь ходили слухи о его работе в ЧК и работе над романом о ЧК, о дружбе с Ежовым, женой которого стала его бывшая любовница. «Дедушка обожал о себе сплетни, никогда их не опровергал и, слушая, просто млел». Ни правда жизни, ни ложь его не спасли. Не спас и он себя. Несколько раз мог не вернуться из Парижа, куда ездил к своей первой жене и дочери, но всегда возвращался. «Кто-то думал — потому что был фаталистом, кто-то — что из-за родного языка, кто-то — что из-за моей бабушки, Антонины Пирожковой».
По обвинению в антисоветской деятельности Бабеля приговорили к расстрелу. Франко-австрийский шпион, урожденный Исаак Эммануилович Бобель был расстрелян на следующий день. Антонина Пирожкова еще 15 лет ждала его домой каждый день.
70 лет одиночества
Она родилась за год до ухода Толстого из Ясной Поляны и успела проголосовать за первого черного президента Америки Обаму.
«Это непостижимо!» — всегда говорил о работе жены Бабель, восхищаясь чертежами Антонины Пирожковой, первой женщины — инженера московского метро. Ордена в их семье вручали ей, а не ему. Они прожили вместе всего — целых — семь лет.
В 1955 году она наконец получила уведомление о том, что муж расстрелян 15 лет назад и посмертно реабилитирован. Никогда больше не вышла замуж. Растила внука в «культе личности» деда. Под старость с трудом дала Андрею уговорить себя эмигрировать во Флориду. Театральный режиссер Малаев-Бабель поступил так, как не поступил его дед: уехал из страны — за работой, за лучшей жизнью, за любимой женщиной, живущей за границей. «Благодаря американским врачам бабушка прожила с нами так долго, они подарили ей эти последние годы. Сейчас мне трудно — это первый год без нее».
Перед спектаклем по рассказам деда внук ходил по Москве, по Переделкино. Бабеля «брали» у жены на глазах, на даче. «Чекисты все верно рассчитали. Кто-то потом говорил, что дедушка отстреливался, но это не так: они знали, что при жене он не будет сопротивляться». Стоял под окнами Свято-Екатерининского монастыря, в сталинское время — Сухановской тюрьмы, где практиковали 52 вида пыток. «Гематому в виде монокля» разглядели на последней, тюремной — профиль, фас — карточке Бабеля эксперты. Молчал под стенами Донского крематория, куда под ночь свозили сотни тел. «Я все пытаюсь влезть в шкуру Бабеля, как пытался это сделать и на одесских улицах, во дворе дома, где в 1905 году, в начале XX века, жила дедушкина тетя Катя, работавшая зубным врачом, — и до сих пор, представляете, в этом доме стоматологическая клиника. Но: все равно это невозможно — почувствовать то, что пережил он. В биографии Бабеля очень много белых пятен. И самые страшные для меня — это те черные дни перед расстрелом».
В перестройку в «Огоньке» напечатали фрагменты следственного дела Исаака Бабеля. Андрей журнал бабушке не показал. Она нашла публикацию сама. Молча прочла. В протоколе заседания Верховного суда СССР мужу давали последнее слово — перед оглашением смертного приговора. Он просил дать закончить последнее произведение. Никто не знает о чем: После Бабеля Антонина Пирожкова прожила еще 70 лет.
«Бабушка сама выбрала момент для того, чтобы уйти. Ее не стало год назад, 12 сентября. 11-е число — другой скорбный день, а умереть в понедельник, 13-го, было бы пошло. Вдова Бабеля не могла себе такого позволить. И потом, сопоставив все, мы поняли, что в тот миг, когда бабушки не стало, в Москве, на другом конце земли, через океан, скульптор замесил глину:»
Для первого памятника человеку, который хотел все знать — и дошел по этому пути до конца.