Сохранить память
Она потеряла в том теракте двух собственных детей, но живет ради тех, кто там выжил
«Перед очередной годовщиной мне уже за месяц становится плохо. Но нужно брать себя в руки и говорить со всеми, кто этого общения хочет», — говорит Надежда Ильинична Гуриева, учительница истории школы № 1 осетинского города Беслана. Той самой, в которой устроили ад боевики. Семь лет назад в спортзале школы удерживались около 1200 человек. 334 погибли, 186 из них — дети. «И о каждой секунде этих дней я помню все… Все это нужно сохранить». Корреспондент «Труда-7» провел в семье Надежды несколько часов и не услышал о погибших сыне и дочери почти ничего. Слишком тяжело. Слишком свежо. Слишком страшно.
«Как я пережила горе»
«Обо мне многие говорят, что я сильная, что я быстрее всех вышла из шока. Это внешнее. Я пошла в школу с тремя детьми, а вышла с одной дочерью. Как я могу быть нормальной? Но с другой стороны, да, я сжала зубы и смогла вернуться в жизнь. Как ни странно, мне помогли, во-первых, журналисты. Два взрослых мужчины, немецких журналиста, два дня сидели возле гробов и в голос со мной плакали. Соучастие чужих в те дни было такое, что давало силы. Недавно встречалась с коллегами этих журналистов и рассказала о тех днях. Они созвонились и передали им слова благодарности. Спасибо, журналисты!
Во-вторых, моя работа, на которую нас вытащили уже через пару месяцев. Я снова открыла учебник, снова взглянула в глаза детей… Как будто в нормальную жизнь.
В-третьих, психологи Наталья и Александр Колмановские, которые до сих пор продолжают нас опекать. Поклон им от меня.
В-четвертых, творчество. До теракта я вела кружок рукоделия. У меня было 30 детей. А сейчас я работаю дома, когда одолевает тоска. У меня уже не получаются цветы и котята — только ангелы и святые образы. Несколько работ есть даже в церквях. Они не освящены, но мне сказали, что не надо. Господь видит, у кого сердце чистое.
Кто такие боевики?
Я — учитель. И делала для детей все, что могла. Приходилось с этими нелюдями разговаривать. Я думаю, что им не хватало внимания. Им не привили элементарных правил человеческого общежития, уважения к другой личности, будь то ребенок, старик или женщина. Им ничего не стоило стоять в дверях туалета и смотреть, как справляют нужду женщины и дети. Они не испытывали ни капли жалости к заложникам. Как мы вырастили таких? Почему этого никто не заметил? И сколько еще таких вокруг? Это вопросы, которые надо задавать не реже, чем другие — как их пропустили через столько кордонов и почему погибли столько людей? Дружбе уже не учат? Только ненависти? Зачем? Вражда рано или поздно обернется против ее носителей. Об этом мы говорим на уроках. Потому что если не мы, то кто же?
Дети
Мне, как только я вышла на работу, дали 10 детей, которые из-за ранений или из-за психологических проблем не могли ходить в школу. Я проводила уроки на дому. Видела смятение и ужас, стремление довериться и страх, попытки вернуться в нормальную жизнь и неверие в это. И собственное горе отступало, когда я чувствовала, насколько во мне нуждаются. Ведь я — не чужая. Я — та, кто их поймет, потому что пережила то же самое. До сих пор дети неохотно говорят с другими, не бывшими там, о том ужасе. Только друг с другом. И их разговоры меня не пугают. По-настоящему я испугалась, когда племянница Аня, тоже пережившая захват, приехала из лагеря, куда их отправили вместе с детьми из Южной Осетии. Она пересказывала мне разговоры с детьми. „Вам было тяжелее, — говорили бесланцы, — мы всего три дня посидели, потом был взрыв — и все. А вы-то под бомбами все три дня жили“. „Нет, это вам было тяжелее, — не соглашались юные цхинвальцы, — у нас хоть вода была, а вы вообще без воды“. И это детство? Счастливое, беззаботное? Детям ничего не остается, кроме как жалеть друг друга.
Память
Через несколько дней после штурма я пошла в школьный спортзал. И осознала свою миссию — надо сохранить память обо всем происходившем. Мою младшую дочь Иру спасли спецназовцы. Сейчас она день и ночь зубрит химию и биологию, смотрит по интернету видео операций, от которых меня начинает мутить через пять секунд. У нее единственная цель в жизни — лечить и спасать спецназ, тех, кто спас ее, пожертвовав собой. Видите, одних воспитали так, что они погубили нас, а других так, что они не пожалели себя, спасая нас. Вот такой жесточайший урок…
Каждый год перед сентябрем мы хороним учителя. Сентябрь 2004 года продолжает свою страшную жатву. Я несу тяжесть всего этого только ради оставшихся детей — пока хоть один бывший заложник идет в школу, я не оставлю его, буду учить. Пока не будет построены музей и храм, не будет рассказана вся правда, я буду жить».