4 апреля великому кинорежиссеру Андрею Тарковскому могло бы исполниться 90 лет. Из них он прожил на свете только 54 года
Андрей Арсеньевич ушел из жизни, успев снять всего семь полнометражных картин. Но каких! Его имя в пантеоне мирового киноискусства значится рядом с именами Антониони, Бергмана, Феллини, Бунюэля, Куросавы — величайших художников ХХ века.
Андрей Тарковский был фанатом, маньяком (по его собственному определению) десятой музы. Он мечтал и был готов снимать по две картины в год. В заявках, которые режиссер подавал в Госкино СССР, фигурировали экранизации «Идиота» и «Бесов», «Обломова» и «Гамлета». Он мечтал перенести на экран «Матренин двор», «Преступление и наказание», «Жизнь Клима Самгина», «Мастера и Маргариту», «Смерть Ивана Ильича». Он планировал снять фильм «Двойник» о Достоевском и «Бегство» о Толстом. Годами вынашивал идею картин о протопопе Аввакуме и святом Антонии. Ни один из этих замыслов ему реализовать не дали.
В его заявках не было ничего крамольного, а тем более антисоветского — Тарковский не был диссидентом, борцом с режимом. Даже оказавшись на Западе, он не делал антисоветских, да и вообще политических заявлений, внутренне продолжая ощущать себя советским художником. Но система все равно чувствовала в Тарковском чужака. Чиновники от культуры, часто не понимая глубины его работ, кожей чувствовали в его фильмах некое зашифрованное от них «вредоносное» послание.
На самом деле «вред», содержавшийся в фильмах Тарковского, состоял в утверждении вечных христианских (а не классовых) идей и ценностей — именно на этом прочном фундаменте базировалось творчество режиссера. «Культура не может существовать без религии. Культура сублимируется в религии, а религия — в культуре», — считал Тарковский, который был не только выдающимся режиссером, но еще и философом, религиозным мыслителем, облекавшим свои «проповеди» в форму высокохудожественных фильмов. Надо ли говорить, как трудно было художнику с таким мировоззрением творить в воинственно атеистической стране?
Тарковский не мог и не хотел менять себя, подстраиваться под общие для всех правила игры. В несвободной стране он чувствовал себя внутренне свободным человеком. И вел себя соответствующим образом. А это не прощалось. Поэтому его сценарии раз за разом отвергались, а снятые им фильмы получали десятки убийственных поправок. Режиссер выработал свой метод борьбы с этим жестким прессингом: досъемками, поправками он улучшал, а не калечил свои картины. И всеми силами добивался их выхода на экран.
Фильмы «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Зеркало», «Солярис», «Сталкер» гремели по всему миру, собирали за рубежом призы и валюту, а в своей собственной стране Тарковский чувствовал себя изгоем. Порой ему нечем было заплатить за электричество, не на что было отпраздновать свой день рождения, и он отменял прием гостей. Так система постепенно выдавила Тарковского на Запад — как выдавила она ранее Солженицына, Ростроповича и Вишневскую, Бродского, Любимова...
Тарковский не чувствовал себя счастливым ни в солнечной Италии, где он снимал «Ностальгию», ни в пасмурной Швеции, где работал над «Жертвоприношением». Он был подлинно русским художником, и ему в этих благополучных странах не хватало, как это ни покажется кому-то чересчур возвышенным, воздуха родины, «дыма Отечества». Нарастало трагическое ощущение оторванности от родной почвы, усугубленное неизлечимой болезнью — раком легких. В его последних картинах и дневниковых записях явственно звучит мотив жертвы — во имя спасения других.
Его ранняя смерть и стала такой искупительной жертвой. Тарковский сгорел, как свеча (в фильме «Ностальгия» звучат стихи его отца, Арсения Тарковского: «Я свеча, я сгорел на пиру, соберите мой воск поутру»), но осветил и показал новым поколениям художников путь честного, бескомпромиссного служения искусству. Сам он, впрочем, себя мессией не считал, хотя и осознавал свою роль и место в современном кино. Вот запись в его дневнике: «Я никогда не желал себе преклонения (мне было бы стыдно находиться в роли идола). Я всегда мечтал о том, что буду нужен».
Надежды Тарковского сбылись: сегодня он нужен мыслящему человечеству. В эти апрельские дни во многих странах мира пройдут ретроспективы его картин, состоятся посвященные ему научные симпозиумы. В Европе Тарковского называют «богом кинематографии». Будет, разумеется, отмечен юбилей режиссера и в родной стране. На студии «Мосфильм», где работал режиссер, отреставрировали его фильмы, которые будут показаны на фестивалях, на телевидении и в прокате. Наверняка в адрес режиссера будет сказано много высоких слов, прозвучат фанфары. Но у кинематографистов и у поклонников режиссера от этих юбилейных торжеств в глубине сердца останется осадок...
Дело в том, что еще в 1988 году Союз кинематографистов, которым тогда руководил Элем Климов, инициировал создание музея Андрея Тарковского в Москве. А точнее, в 1-м Щипковском переулке, где в доме № 26 прожил большую часть своей жизни великий режиссер. Противников у этой идеи не было и нет. Но менялись градоначальники, множились концепции музея, составлялись все новые бизнес-проекты и сметы, уточнялись сроки строительства — то к очередному юбилею режиссера, то к Году кино, пока в 2004 году не рухнула крыша дома. А потом двухэтажный дом (каменный низ, деревянный верх) и вовсе снесли, пообещав «воссоздать его с нуля».
Вот уже много лет на месте мемориального дома — огороженный пустырь. Зона. Сталкер. Хотя в чиновничьих бумагах строительство музея Тарковского в 1-м Щипковском переулке по-прежнему значится. Очередное рассмотрение вопроса состоится в 2023 году. Авось к 100-летию со дня рождения великого режиссера (позволю себе такую горькую иронию) будет заложен фундамент музея. Если к тому времени сотни уникальных экспонатов, которые хранятся и ветшают на руках у энтузиастов создания музея, не разойдутся по аукционам и частным коллекциям...
P.S. Когда писались эти строки, стало известно, что среди лотов аукционного дома Литфонда заявлен 90-страничный сценарий фильма «Солярис» с пометками, комментариями Тарковского и его соавтора, писателя и драматурга Фридриха Горенштейна. Начальная цена лота составляет 4,5 млн рублей.