Литературный обзор
Жизнь, как мы знаем от Энгельса, есть способ существования белковых тел. Холодно сказано, по-научному строго и... совсем не полно. Не будем забывать про целый мир внутри этих самых «белковых тел». Про него нам любят напоминать не классики марксизма-ленинизма, а писатели с поэтами. И хорошо, и славно.
Валентин Степашкин «Серафим Саровский»
По соображению Бердяева, преподобный Серафим Саровский и Александр Пушкин жили в одно время, но не нуждались друг в друге. По другой теории, правда, доказательно опровергаемой в этой книге, в свою Болдинскую осень поэт встречался со святым старцем. Что ж, наличие двух культур в тогдашнем русском обществе, народной и аристократической, — давно установленный факт. Хотя не будем забывать, что почитаемого монаха посещал и сам император Александр I. Автор подробно разбирается с биографиями Серафима Саровского — житейской и духовной, наполненной чудесами.
Благоговейное почитание преподобного в народе не было связано с официальным прославлением, которое состоялось лишь через 70 лет после его кончины. А вскоре новая власть разорила и закрыла монастырь, изъяла и надругалась над мощами. После войны в кельях поселились атомщики. И сейчас патриарх Кирилл говорит: «Неслучайно, что под покровом Серафима Саровского и его обители страна получила возможность быть защищенной и избежать Третьей мировой войны».
Юрий Кублановский «Долгая переправа: 2001-2017»
Выпущенный к 70-летию классика сборник его творений достоин прочтения от и до. Кочующими из текста в текст аллегориями собственной судьбы поэт подчеркивает одно: «Я живу с простым и твердым чувством / приближения к границе жизни». Друг Иосиф Бродский приписал ему «самый насыщенный словарь после Пастернака». Кублановский требует от читателя и обращения за справкой к Владимиру Далю («щука снулая», «пороховой подзол»), и знания истории искусства («Портрет» — стихотворение про картину крепостного художника из Костромы). «Долгая переправа» — то, что сочинилось за годы, когда эмигрант Кублановский вернулся в обновленную Россию, чтобы увидеть ее «в руках хапуг и непросыхавшего отморозка». Река тут — это и Ока, и Волга, и Сена, и торфяные болота-ручьи. Ведь Кублановский родился в стоящем на воде Рыбинске. Переправа — она и переход через границу между этим миром и тем, который является окончательно подлинным.
Сергей Шаргунов «Свои»
Сборник помимо беллетристики вобрал семейную хронику рода Шаргуновых начиная с XV века, очерки и беглые наброски-зарисовки. Из заброшенного таежного аэропорта вы перемещаетесь в нью-йоркскую больницу, а то и в северокорейский ресторан, а после подмосковной дачи, где юный отрок Сережа тыкал спицей в зеленую ящерку, вдруг оказываетесь на руинах тракторного завода или в останкинской гримерке и буфете Госдумы. Тут любопытные подробности про Анастасию Цветаеву, с которой автор много общался в детстве, и «поповичей» — детей священников, про паленое донбасское «мясо» и несчастного ветерана («Человек из массовки»), который зарабатывает деньги на телешоу, подмигивая и хлопая по указке режиссера. Рассказ о позднем Катаеве, которому переделкинские соседи устраивали обструкцию, соседствует с фельетоном «Аусвайс» о толстяке-депутате, потерявшем депутатские корочки (это едва ли не лучший текст в книжке). Такое впечатление, что Шаргунов выдергивает из памяти застрявшие там занозы. Иногда бывает больно, но это быстро проходит.