- Михаил, по первому образованию вы инженер. Не жалеете, что сначала поступили в технический вуз, а не в литературный?
- Мы жили в глухой деревне, в 300 километрах от Томска. В школе в первом классе было три человека, во втором - один, в третьем - четыре... На всех - один учитель. В классе третьем я сочинил первое стихотворение - о лесной птице рябчике. Слушаешь его тонкий, пронзительный, но ненавязчивый свист - "ти-ти-тт-ти-ти", чувствуешь, как низкое осеннее солнце тянется к тебе сквозь кроны, и из этих звуков, ощущений рождаются простые строчки: "Трава на цыпочки встает, /Чтоб раньше всех увидеть солнце". Понятно, как ни вставай на цыпочки, как ни тянись, первыми все равно увидят солнце вершины высоких деревьев, но поэтический мир отличен от реального...
О техническом образовании не жалею: лишних знаний не бывает. Мне кажется, если бы я не знал теорию распространения радиоволн, не окончил Томский институт автоматизированных систем управления и радиоэлектроники, еще в детстве не познакомился с категорическим императивом Канта, не прочитал рано какие-то важные книги, то неуверенно чувствовал бы себя в этом мире... Поэтому, наверное, благо, что вначале я получил диплом технического вуза, а уже затем поступил на Высшие литературные курсы при Литинституте имени Горького.
- Каким образом вашу поэзию отметил Бродский: вы встречались с ним или посылали ему свои книги?
- Он прочитал мою рукопись, которая потом вышла в виде книги под названием "По материнской линии". Горжусь тем, что он, уже будучи Нобелевским лауреатом, счел нужным отметить мои стихи за "угловатость и пристальный взгляд на мир".
До сих пор помню то чувство, когда открыл почтовый ящик и увидел конверт с обратным адресом Иосифа Бродского. На свой пятый этаж панельной девятиэтажки я летел через три ступеньки. Потом письмо опубликовали в "Книжном обозрении", я получил по этому поводу поздравления от Юнны Мориц, от президента Союза шведских писателей Питера Курмана, который написал, что видит из Стокгольма, как я подпрыгиваю от радости.
- Кто ваши учителя в литературе?
- В детстве, чтобы добраться до города, моей семье надо было три дня ехать на пароходе. Движение судна напоминало ход минутной стрелки, который незаметен, словно она стоит на месте. Тогда я открывал книгу и читал. Мне нравились биографии поэтов-классиков - Пушкина, Лермонтова, Блока, я пытался вчитаться в их стихи. Потом открыл для себя Ахматову и блистательного Георгия Иванова. Но, кажется, полностью стал зависим от искусства, когда прочел повесть Фолкнера "Медведь". Страница за страницей - и незаметно это произведение отрывало меня от земли, как незаметно отрывается самолет: вот он уже высоко, а ты пропустил момент, когда его колеса перестали соприкасаться с бетонными плитами... Во многом мне просто везло. Премию имени Горького за мою первую книгу стихов "Лиственный свет" вручал Леонид Леонов. И прежде, чем пожать мне руку, сказал: "Державин жал руку Пушкину, Пушкин - Гоголю, Гоголь - Тургеневу, Тургенев - Толстому, Толстой - Горькому, Горький - мне, а я, Михаил, жму руку вам". Он произнес это громко и отчетливо, а я так растерялся, что, получив диплом, ушел со сцены, не сказав даже ответного слова.
- Не считаете обидным для себя словосочетание "поэт-песенник"?
- Мне часто задают этот вопрос. Скажу честно: сначала было обидно. Но, плотнее пообщавшись с композитором Игорем Матвиенко, с которым я сотрудничаю, понял, что песенное искусство - чудо из чудес. И невероятные требования Матвиенко к слову подтверждают это. Игорь взвешивает слова какими-то своими весами. Он может одновременно уловить и логическое ударение, и звуковое влияние на предыдущую строчку, и ведомый только ему баланс гласных и глаголов... Хотя сразу подчеркну - не стоит искать в песне "образцы высокой поэзии". Стихи, насыщенные поэзией, не нуждаются в том, чтобы их пели.
- А что вы чувствуете, когда слышите песни на свои стихи?
- Вначале думаю: "Какие хорошие слова!" - и только потом их узнаю. Если еду в "маршрутке" и звучит моя песня, у меня нет желания всем рассказать, что именно я - автор, но все же трепещет какая-то струнка души. Как она называется, не знаю: возможно, раньше это могло быть тщеславием, высокомерием или гордостью. У каждой песни - своя история. Стихотворение "Потому что нельзя быть красивой такой" я написал 18-летним юношей. "Твои волосы, руки и плечи твои - преступленье" - это взгляд подростка на большой мир любви, взрослый человек не умеет так думать. Песня "Трамвай пятерочка" в первоначальном варианте была стихотворением о томском районе Черемошники, причем вместо "пятерочки" в тексте фигурировал трамвай "однерочка" - как в Томске. Матвиенко написал музыку, позвонил сказать, что завтра "Любэ" в студии записывает эту песню, и попросил: "Знаешь, только в Томске есть Черемошники, а давай напишем для всех городов - попытайся исправить на "Черемушки".
- Не ощущаете ли вы некоторого неудобства в оторванности от столицы? Может талант реализовать себя в провинции?
- Реализовать себя в провинции практически невозможно. Как бы вы ни старались, против вас ловко будет действовать правило: нет пророка в своем отечестве. Лично я долго его не понимал, а когда понял, просто ужаснулся: жизнь только им и руководствуется. Для меня сейчас это самая ненавистная мудрость. Мне ведь многое хотелось сделать для Томска. Я наивно мечтал, что смогу провести творческий вечер в Москве с телевизионной версией, чтоб во всех городах узнали, что многие любимые россиянами песни созданы в нашем сибирском городе... Узнали бы, какой он красивый и романтичный, деловой и умный. Сам бы я давно уехал из Томска, потому что здесь мне экономически очень трудно жить. Но остаюсь еще и потому, что видел, как появлялись улыбки на лицах детей и взрослых, когда они узнавали, что живут на той же улице, на которой написано стихотворение "Отчего так в России березы шумят". И я не могу их предать.
- А свою всероссийскую известность как-то ощущаете?
- У "Иванушек", как и у "Корней", миллионы поклонниц. Все тексты песен они знают наизусть. Иногда почтовый ящик бывает завален письмами: фанаты этих групп присылают различные фотки, бумажные сердечки и просят автограф. А песня "Тополиный пух" до того полюбилась, что я получаю в подарок на день рождения лютой зимой целлофановые пакеты с тополиным пухом...
- Вы родились и выросли вдали от больших городов. Какие-то навыки "человека природного" вам удалось сохранить?
- Однажды летом я оказался в Москве, мы записывали песню. В гостинице заказать номер не успел, и ночевать было негде. Тогда я сел в электричку и уехал за город. Я знаю: где есть луга - там и стога, в которых можно переночевать. На следующее утро умылся в речушке и первой электричкой - обратно в столицу. Так что в основе песни "Эх, Москва моя, Москва" - реальный факт. Впрочем, практически все мои произведения автобиографичны. Навыки природного человека, видимо, и в том, что я научился подолгу молчать, жить, созерцая время.