Курдистан был "ничьей землей", там шла вечная война за независимость. И бежать через Курдистан было единственной возможностью. На первой остановке к девушкам подошел странный одноглазый человек и попросил денег - не дали. А зря...
Родители Сурур бежали из Тегерана уже два года тому назад, в 1979-м. Этот роковой рейс стоил потом их отцу двух инфарктов. Никто тогда не подозревал, что они улетают последним самолетом. Рейс во Францию оказался единственным легальным способом бежать от режима Хомейни. На целых два года родители оставят дочерей в военной тоталитарной стране. Но сестрам хотелось играть в революцию. Все верили, что режим скоро падет. Через два года вера иссякла. Это была первая попытка побега Сурур и Авы.
Через несколько километров после встречи с одноглазым попрошайкой сестры увидели горы. Контрабандисты сразу закричали: "Видите? Уже горы! Это Турция, это свобода!" Девушки решили, что спасены, и даже успели снять крестьянские платья, как вдруг услышали стрельбу. Стреляли по ним. Путь перерезал грузовик с местными милиционерами, у каждого - по калашникову. Их арестовали в 5 километрах от Турции. "Сдал" одноглазый.
- Комендант потребовал наши документы. И я поняла, что мы пропали. Паспорт сестры просрочен. Но тут я заметила, что комендант читает документы вверх ногами. Когда я перевернула документ, он сказал: "О, теперь лучше видно фото! Спасибо!" И тогда мы поняли, что он неграмотный, значит, можно врать. Мы сказали, что едем в Турцию учиться. У нас, мол, война, и вот мы едем в Истамбул, куда не нужна виза. Он решил, что мы просто дурочки. Только спросил: "Вам не страшно с такими мальчиками ехать в горы? Они же могли вас изнасиловать и убить!"
Конечно страшно, но что делать. Сурур была женой государственного преступника, который вот уже полгода томился в тюрьме, ее саму несколько раз арестовывали, но всегда отпускали - это был инструмент давления на мужа. И вот теперь, когда ее точно должны были посадить, пришлось бежать.
Комендант написал рапорт и отправил сестер в тюрьму. Так девушки попали за решетку по вполне невинной статье, как шутит Сурур, "с хорошей рекомендацией".
До революции 79-го года, которая обернулась диктатом Рухоллы Хомейни, дочка дипломатов Сурур Касмай училась в лучшем лицее Тегерана, знала французский язык не хуже родного персидского и, как и все иранцы, верила в грядущие перемены.
- Все хотели свободы, мечтали о демократии. Я тоже мечтала и верила, что настанет лучшая жизнь. Я раздавала листовки, организовывала в лицее забастовки.
Отец Сурур работал в посольстве Франции в Тегеране. Когда-то был личным переводчиком Шарля де Голля, и тот подарил ему французское гражданство. Он сказал тогда де Голлю: "Когда мне станет стыдно быть иранцем, я приму французское гражданство". И вот пришло такое время.
- Одной в Иране жить было невозможно, и я вышла замуж за Аббаса. Он любил меня, а я и не задумывалась, люблю ли я его или нет.
Они поженились в 81-м году. Ей было 19, ему - 27. Но почти сразу же после свадьбы Аббаса посадили в тюрьму. Сурур возили на допросы каждый день.
- Каждый раз возвращаясь домой, я понимала, что за мной снова придут. Муж передал мне записку, в которой было написано одно слово: "Уезжай!"
Уехать легально было уже невозможно. Знакомый дипломат согласился помочь, но предупредил, что бежать надо вместе с сестрой. Сестру Аву пришлось буквально вынуть из подвенечного платья. Она сбежала с собственной свадьбы.
- Все было готово. Платье, вуаль и перчатки так и остались висеть в шкафу. Она даже не смогла предупредить своего жениха.
Из тюрьмы девушек отправили обратно в Тегеран и обязали через неделю вернуться на суд. Так провалился первый побег.
В Тегеране сестрам было некуда идти. Без денег и без еды они слонялись по городу и пытались придумать, что делать.
- У нас был номер нашего благодетеля-дипломата, по которому можно было позвонить только в случае форс-мажора, но абсолютно все городские телефонные будки в городе были сломаны. Мы зашли в монастырь.
В монастыре сестры прожили две недели. За это время им нашли новых контрабандистов, сочинили новые легенды и дали новые бумаги.
Сестер снова одели в крестьянок и повезли в ту же деревню. Но когда они приблизились к границе, оказалось, что там идет ожесточенная перестрелка. Девушки вернулись в Тегеран. И снова в никуда. На сей раз их вселили в пустой дом, где они ели анчоусы и пили пиво - единственное, что нашли. От обилия выпитого жизнь сразу пошла на лад. Две недели они прохохотали в пустом подвале, а когда пиво кончилось, поняли, что терять им нечего, и решились на третью попытку.
- Два контрабандиста, женщина с ребенком и мы... Снова нас отвезли к границе, но связной не пришел на встречу. И все-таки мы решили прорваться в Турцию. Казалось, мы самоубийцы! Без всякой надежды на успех мы подъехали к деревне и бросили машину. Контрабандист добыл трактор, на котором мы доехали до следующей деревни, где нас уже ждали "свои", курды. Смешно сказать, но когда мы увидели этих грязных, небритых, вооруженных до зубов головорезов, мы впервые почувствовали себя в безопасности.
- Во французском посольстве нам купили билеты в Париж. Это было так странно - не на лошадях, не через горы, не под дулом пистолета, а самолетом в Париж, к родителям.
При виде дочерей отец потерял сознание. У него случился инфаркт. Еще бы! Все это время родители боялись думать, что с их детьми. Они рассказали Сурур, что ее мужа осудили на 15 лет тюрьмы, ее тоже приходили арестовывать, но квартиру почему-то не конфисковали.
В Париже сестры не хотели ни работать, ни учиться, они думали, что приехали к отцу с матерью максимум на полгода.
- Потом я узнала, что русские эмигранты, которые бежали в Париж от Октябрьской революции, верили, что очень скоро вернутся домой, и потому жили в гостиницах на чемоданах. Мы с сестрой тоже не хотели устраиваться в Париже. Шло время, у нее началась депрессия. А я вдруг стала читать Достоевского.
Сурур показалось, что герои Достоевского очень похожи на тех, кого она встречала в жизни. И тогда она решила учить русский.
- Я как тот двойник: сама с собой разговариваю, не знаю, куда идти, бросила мужа, который меня спас, не собираюсь быть с ним и не чувствую себя обязанной. Тогда я решила, что язык, на котором пишут такие писатели, - мой язык. Персидский язык был языком моей революции, которая не состоялась, французский язык - языком моих иллюзий, оба языка меня предали, мне нужен был третий.
Сурур обещала себе перестать думать о Тегеране. Она поступила в Институт восточных языков. По 12 часов в день она занималась только русским языком, а вечерами работала в Театре Шайо билетершей. Когда окончила институт, преподавательница по литературе предложила ей сдать во французском МИДе экзамен на стипендию, чтобы продолжить учить русский в Москве. Сурур сдала на отлично.
- Все говорили: "Там железный занавес, куда тебя несет?" Но я всегда была левой, мне было очень интересно, что там, за железным занавесом, происходит. Мы читали "Новый мир", но толком ничего не знали. Папа переживал: "Ты можешь жить нормально? Ты уже забыла, как бежала из Ирана? Там ты закончишь жизнь в ГУЛАГе!!!"
Москва, 88-й год. В огромном здании Института русского языка им. А.С. Пушкина никого не было, на вахте хрипел радиоприемник. За институтом Сурур увидела пустырь и огромную очередь: с грузовика продавали арбузы. Стало ясно, какая в Москве жизнь.
На занятиях Сурур скучала, она уже свободно говорила по-русски.
- Мне было интересно, что на улице происходит. Я ходила на вечера Вознесенского в МГУ и на демонстрации. В Москве не было революции, но происходили какие-то перемены, при Горбачеве стали больше говорить о Сталине. Я ничего не понимала, но усердно слушала, что говорят.
В те времена развлечений в Москве было мало, но студенты из западных стран ходили на вечера в посольства. Однажды вечеринку устроило посольство Италии. Сурур было не до того, ей дали почитать Булгакова, она утонула в "Мастере и Маргарите".
- Моя подруга-итальянка попросила у меня паспорт. Ее документы лежали на оформлении в консульстве. Она ушла, я сижу, читаю, через полчаса возвращается в слезах: "Я твой паспорт потеряла! Наверное, в такси уронила, в посольстве его нет". Местный кагэбэшник сказал мне: "Без паспорта вы не существуете!"
В Париж отправили заявку на новый паспорт, но в списках Сурур не нашли. Сотрудник КГБ запретил выходить на улицу. И тогда она стала убегать. Сначала убегала через кухню в подвале. Потом познакомилась с Серго, который объяснил ей, что в Советском Союзе все можно купить, и Сурур купила ключи от всех дверей общежития.
- С Серго мы встретились очень смешно. Мои лучшие друзья пригласили меня в цирк. Выйдя из института, я попала под сильный ливень и предупредила, чтобы меня не ждали. Пока доехала до Никитского бульвара, промокла до нитки. Мне открыла наша общая знакомая. Желание смотреть на слонов у меня пропало. Только я заварила чай, раздался звонок в дверь, я открыла и увидела такого красивого мужика! Не блондина с голубыми глазами, а настоящего иранца! Оказалось - грузин. Стоит, с него капает, один большой орлиный нос торчит, и с него тоже капает... Спрашивает: "А ребята дома?" Отвечаю: "Проходите, они в цирке, а вы чаю попейте, согрейтесь!" Он: "Какой цирк под таким дождем?" И сразу меня очаровал своим чувством юмора.
Серго был директором овощной базы. От русских отличался тем, что деньги у него никогда не переводились. Но главное - Серго интересовался ею самой, тогда как все московские друзья Сурур называли ее парижанкой и спрашивали, сколько стоит кофе на Монмартре и банка пива в магазине.
- Серго было интересно, почему и как я сбежала из Ирана, на чем мы ехали, во что были одеты, меня это трогало.
Через несколько дней подруга позвонила Сурур в институт и передала привет от Сергея. Сурур спросила: "Какого Сергея?" Она: "Ты забыла, помнишь дождь и цирк? Кстати, он не женат". Я: "Вообще-то я замужем".
Сурур не могла бросить мужа, который сидел в тюрьме. Она оставила его сразу, как только его освободили. Когда Аббас вышел из тюрьмы (где провел восемь лет), он написал ей, что по-прежнему любит, но дает свободу выбора. В ответном письме она рассказала ему о Серго, он признался, что и у него есть женщина, к которой его тянет. Они развелись.
В 89-м Сурур вернулась в Париж, Серго остался в Москве. Начала работать переводчицей в Театре Шайо, а в 1990-м культурный центр Бобиньи стал организовывать турне, и Сурур много ездила по Союзу через Москву. Каждый раз в аэропорту ее встречал Серго с охапкой роз.
- Он говорил мне: "Ты моя первая настоящая любовь, но ты еще молодая, я буду ждать. (Серго старше Сурур на семь лет.)
В очередной раз вернувшись в Париж, Сурур поняла, что не может жить без него и хочет за Серго замуж.
- Я позвонила ему и спросила: "У тебя есть хороший костюм?" Он: "Да, а для чего?" Я: "Нам надо будет пойти в мэрию, нужен хороший костюм". Он: "А мы собираемся в мэрию? Какую?" Я: "Парижскую, конечно! Мэрию 15-го района, я же в 15-м районе живу". Он: "А как я там окажусь"? Я: "Я тебе пришлю приглашение". Он: "Ну, в общем, я не возражаю". Так и живем - с юмором. Ни один француз и ни один иранец это мое предложение не понял бы!
Но когда Серго приехал в Париж, до мэрии они так и не дошли. Его все удивляло, ему все было непонятно, он не представлял, как сможет жить и работать в этом городе. И он уехал. А через полтора месяца вернулся.
- Тогда перед регистрацией нужно было кровь на совместимость сдавать. Это надо было сделать на голодный желудок, а мы каждый день просыпались голод-ные, сразу завтракали и откладывали поход на завтра. Только через полтора месяца мы дошли наконец до мэрии и поженились. И он уехал в Москву закрывать дела. Через год я забеременела. Позвонила ему и сказала: "Нас скоро будет трое". Он: "Как это?" Я: "Вот так". Через три дня он был в Париже и остался уже навсегда.
Сейчас их сыну 15 лет, а их популярному ресторану "Пиросмани" в латинском квартале - 11.
В 2003 году Тегеран открыл двери всем некогда нелегально покинувшим страну иранцам. В 2004-м Сурур поехала в Тегеран.
- Страна изменилась, женщины стали ярче одеваться, но дети принимали меня за иностранку и пугались, когда я отвечала им по-персидски. Мне всегда казалось, что я иранка. И нужно было вернуться в Тегеран, чтобы понять, что там я чужая.
Сурур считает, что у нее нет родины. Она живет в Париже, где живут ее сын и муж, и пишет книги. Изданы два ее романа - "Стеклянное кладбище" и "Долина орлов". Иногда она пишет на персидском, иногда - на французском, но на каком бы ни писала, на второй переводит сама. А по-русски она говорит с грузинским акцентом.