.jpg)
И все же солист Большого театра Эльчин Азизов решился продлить жизнь песням великого земляка
Спеть песни, которым когда-то подарил жизнь великий Муслим Магомаев, решаются немногие, даже профессионалы. Однако у Эльчина Азизова, представляющего27 марта в санкт-петербургском ДК им. Ленсовета премьеру программы «Песне моей поверь», для того есть все основания: он тоже всемирно известный баритон, которого помимо его основной сцены — Большого театра — рады принимать в ведущих оперных театрах планеты. А еще он земляк Муслима Магометовича, бакинец.
— Эльчин, нужно обладать изрядной смелостью, чтобы вступить на поле, где у любимца миллионов Магомаева не было конкурентов. Даже вам, певцу с мировой славой.
— И речи не идет о сравнении меня, да и кого-либо еще с великим Муслимом. Для его уникального голоса писали песни лучшие композиторы и поэты, с его тембром, стилем подачи и мощной энергетикой эти мелодии вошли в жизнь нескольких поколений. Но всегда в том, кого ты любишь, находишь и нечто общее с собой. Помимо преданности музыке, идеям любви и красоты — того, в чем могут роднить себя с великим артистом все слушатели, я ведь и его коллега, оперный певец. И моя задача — не повторить Муслима, что невозможно, а найти себя в его песнях и ариях. Кроме того, у программы «Песне моей поверь» был и конкретный повод — канал НТВ позвал меня в передачу «Квартирник», где мы всем залом исполняли песни из репертуара Магомаева. И мне очень захотелось, чтобы живое звучание прекрасной музыки продолжилось. Да, сейчас эти песни воспринимаются иначе, чем 30–40 лет назад. Но это же и интересно! У нас появляется шанс глубже понять, в чем причина их непреходящего очарования. Вот для чего старались я и мои музыканты, которых называю своей классной сборной.
— «Сборной»... Похоже, не забыт вами дух КВН, где вы зажигали в 1990-е в команде «Парни из Баку»? Она слыла не только остроумной, но и очень музыкальной.
— Как забыть об участии в телевизионном КВН, где я действительно много пел? Вообще петь люблю, сколько себя помню. Занимался в детском хоре, однако после окончания школы пошел учиться на режиссера кино. Лишь к 30годам осознал, что если не попробую себя на большой сцене, то потом буду очень об этом жалеть. Снова пошел учиться — сначала в летнюю академию Mozarteum в Зальцбурге к Алессандро Мишаши, затем в Оперную студию при Бакинской музыкальной академии к профессору Азаду Алиеву, наконец, в Центр оперногопения Галины Вишневской в Москве к Бадри Майсурадзе. Занимался сутками напролет,иной раз до нервного срыва доходило. Но у меня не было запаса времени, как у молодых вокалистов, на неспешное прохождение всех стадий становления голоса.
— Судя по тому, что уже через три года после начала обучения вы стали штатным солистом Большого театра, справились с задачей успешно. Вот, кстати, одно из отличий от карьеры Магомаева, который, блеснув в опере, все же предпочел эстраду.
— И многие его почитатели до сих пор горюют, что он ушел из классики. Я же изначально ассоциировал себя именно с оперой.
— Но, наверное, не без основания творческие коллективы называют «террариумами единомышленников»? Вся эта борьба за ведущие партии, за внимание начальства...
— А разве нет этих проблем в любом коллективе? Театр — это большой организм. И, как во всяком живом организме, в нем наряду со здоровой средой встречаются вредоносные бактерии. Хотя лично я, придя в новый для себя коллектив, увидел прежде всего доброе отношение к артистам. И изначально решил, что коллеги мне не конкуренты, а товарищи, даже если у нас с кем-то пересекается репертуар. Исполняем его все равно каждый по-своему. А дальше уж зритель решит, кто ему ближе. Да, надо понимать, что абсолютная объективность в искусстве невозможна. Но вывод из этого простой: работай без устали, совершенствуйся, если хочешь регулярно выходить на сцену. А самый большой мой критик — я сам. Всегда найду, к чему придраться, а в чем можно двинуться вперед. Как только остановился — считай, ты кончился в профессии.
Первые пару лет в Большом театре я очень болезненно реагировал на критику в СМИ. Ровно до того момента, как прочитал резко отрицательную рецензию на мое выступление в спектакле, где я... не участвовал. Всё, сказал я себе, точка. Больше такого рода статьи не читаю. А вот профессиональную, доброжелательную критику от коллеги или просто зрителя из зала всегда выслушаю и приму к сведению.
— На ваш взгляд, кто в оперном театре главный — дирижер, режиссер, актер?
— Команда!
— И все же?
— Ну если настаиваете, то особая ответственность лежит, считаю, на артисте. Именно он встречается лицом к лицу со зрителем. Но тут проблема, насколько органично постановочная задача ложится именно на данного исполнителя.
— Вы о произволе современных постановщиков классических партитур?
— Допустим — назовем это так. Еще лет десять назад я готов был бескомпромиссно отстаивать позицию классического академиста в этом вопросе. Считал, если в пьесе речь идет о событиях определенного времени, то постановка должна во всем ему соответствовать — от костюмов и декораций до манеры общения героев на сцене.О днако с годами человек становится пластичнее. Постепенно я пришел к выводу, что если задумка режиссера интересна, а пространство, в которое он ставит меня, осмысленно, если трактовка свободна от пошлости, глупости и чернухи, то почему нет? Например, в опере «Мазепа» Большого театра, которую ставил Евгений Писарев, герои, а стало быть, мы, артисты, и с нами зрители проходят через значительный пласт отечественной истории. Который по своему влиянию на людские судьбы выходит за рамки рубежа XVII–XVIII веков. Потому в третьем действии вполне логично, на мой взгляд, перекидывается мостик от событий Полтавской битвы ко Второй мировой войне. А завершение вообще происходит в наши дни. Получился насыщенный ассоциациями и смыслом спектакль, хорошо принимаемый публикой.
.jpg)
— Вы привели удачный пример, но боюсь, число неудач здесь явно перевесит. Ведь этот ак соблазнительно — переодеть артистов из камзолов в джинсы и заявить, что вы открыли современный смысл классического шедевра.
— То, что вы описали, — мировая тенденция, и касается она не только музыкальных театров. Нов опере, где есть еще и ответственность перед великим композитором, подобный режиссерский наскок особенно нетерпим. Требуются подготовка, вживание в словесный и нотный текст, нахождение взаимопонимания с дирижером. Конечно, и тут возможно индивидуальное прочтение темы. Но только если оно уважительно к авторскому замыслу и, конечно, талантливо.
— В Большом не так давно сменился гендиректор, на этой должности теперь маэстро с мировым именем Валерий Гергиев. Вам ведь уже приходилось работать вместе?
— В 2015 году я имел счастье дебютировать в Метрополитен-опере с «Иолантой», где за пультом был Валерий Абисалович. Незабываемый спектакль! И позже не раз работал с ним в Мариинке. Для меня это громадное удовольствие. Он без лишних слов, на уровне подсознания умеет настраивать тебя на взаимодействие с оркестром и другими участниками ансамбля. Его феномен — в невероятной, мощной энергетике. В кладезе знаний. В желании творить. И конечно — в безграничной любви к музыке. Кого-то Бог, даруя талант, целует единожды. А его обнял, прижал к себе и расцеловал в обе щеки.