— Наверное, не удивлю вас этим вопросом, но, ей-богу, интересно: каковы ваши ощущения от сегодняшней России?

— Да, изменения есть: в городах грандиозные стройки, многоэтажные офисные центры — впечатляет. Но о чем это говорит? Прежде всего о том, что кто-то хорошенько разбогател. При этом, во всяком случае за пределами Москвы, я не вижу новых дорог, больниц, в телевизоре — за редчайшим исключением — ничего, кроме пустых, никчемных программ. Какая-то стагнация...

— Так вы, похоже, в душе по-прежнему диссидент, Игорь Миронович! Вернее, человек, который всегда чем-то остается недоволен...

— Довольным абсолютно всем может быть только идиот. Или тот, кого умышленно сделали таковым. Я сказал правду о своих ощущениях; то, что я думаю. А говорить правду — разве это плохо? Советская система, насквозь прогнившая и лицемерная, культивировала ложь во всех человеческих проявлениях: когда фабриковались уголовные дела, выдвигались ложные обвинения, по которым выносились более чем суровые приговоры. По одному из тысяч таких грубо сфабрикованных дел я сам отбарабанил пять лет: с 1979 по 1984 год жил в тюрьме, лагере и ссылке. Сейчас нет того, что раньше, но, как я уже сказал, ощущение стагнации присутствует. Грустно все это:

— Многие репатрианты из СССР использовали Израиль как транзит для дальнейших перемещений по миру. Понятно, когда человек стремится на историческую родину, но как можно уже от нее куда-то бежать?

— Я тоже этого не понимаю. Может, кто-то не прижился — не может же всех все устраивать. Что касается меня, я уехал в марте 1988 года и с тех пор ни разу не сожалел, что живу именно в Израиле. Сначала было очень трудно, хотя государство всесторонне помогало: оплачивало нашу квартиру в Иерусалиме и обучение всей семьи языку, давало денег на безбедную жизнь. Но я не идеализирую: особенно тяжелое время выпало на начало 90-х — в связи с увеличением алии (потока репатриантов. — «Труд»), особенно из России. Это привело к всплеску безработицы и прочим житейским неприятностям.

— Вот как? Мне всегда казалось, что евреи всего мира связаны историческими, религиозными, культурными нитями...

— В целом вы правы. Но евреи в Израиле разные, несмотря на то что все работают вместе, разница между ними очень большая. Есть европейские — ашкенази, эфиопские и йеменские — сефарды, бухарские из Средней Азии, горские с Кавказа, и у всех свои замашки, свой образ жизни, мало в чем схожий. Например, восточные евреи, достаточно замкнутые, очень религиозные, а мы, приехавшие из атеистического СССР, всегда любили шумные посиделки и смутно представляли себе, что такое религия. Но и мы приехали сюда, что называется, не с пустыми руками — привезли свои традиции общения: культурные коды, сочетающие в себе обычаи, привычки, предпочтения, способы времяпрепровождения и мировоззрение. Думаю, поэтому репатрианты из СССР и России в целом занимают одно из ведущих мест в общественно-политической, экономической, культурной, научной и других сферах жизни Израиля. И с каждым днем их роль возрастает. Например, врачи и учителя — практически все выходцы из стран СНГ. Следовательно, постоянно увеличивается и распространение русского языка в стране.

— Владимир Высоцкий более 35 лет назад пел об Израиле, что «там на четверть бывший наш народ». Сейчас, наверное, уже за половину перевалило?

— Пока нет. Володя Высоцкий немного забегал вперед, как раз сейчас по-русски говорит пятая часть населения. Не забывайте: кто-то поехал из Израиля в другие страны, кто-то — а таких, по статистике, процентов десять — не смог адаптироваться и вернулся обратно в Россию, кто-то ушел из жизни. Но интеграция происходит: сегодняшняя молодежь свободно говорит на иврите и по-русски не забывает общаться — не только с родителями. В стране великое множество русскоязычных изданий, сайтов. Так что процесс продолжается:

— Вы не пытались писать на иврите?

— Что вы! Я владею этим языком лишь на уровне рынка и автобуса; изловчусь составить вопрос типа «Как пройти в библиотеку?» и сделаю вид, что все понял. (Смеется.) Причем иврит, что интересно, язык невероятно простой: по грамматике, фонетике, по письму. На мой взгляд, он создан в большей степени для книг, а не для разговора. Русский же язык универсален, с его помощью можно передавать любые эмоциональные и событийные оттенки: грустить и веселиться, объясняться в любви. Материться, наконец.

— Если уж мы заговорили о России, как здесь обстоят дела с юмором? Кто ваша публика? И кого из российских авторов, работающих в близком вам жанре, вы бы могли отметить?

— Таланты всегда были, есть и будут, особенно в такой большой стране, как Россия. Бытует мнение, что юмор в России потерял свою общественную остроту и скатился до американских тупых хохм. Позволю себе это оспорить: здесь меня пригласили к одному очень состоятельному человеку для выступления в узком кругу. Так вот, и хозяин загородной виллы, и его гости — все замечательно слушали стихи, в их глазах не было безразличия, напротив, живой блеск и понимание с полуслова. Вообще моя публика — это русскоязычные люди, живущие на разных континентах, в основном старше сорока, по социальному положению самые разные. Но лучшие мои слушатели, конечно, в России. И это опять-таки не комплимент, а достоверный факт: они не просто слышат — они умеют слушать, а это, поверьте, так важно для автора!

Непревзойденным сатириком я считаю Михаила Жванецкого, очень остер на язык Витя Шендерович; не могу не выделить замечательного афориста Бориса Крутиера, сказавшего однажды: «Не требуй от жены больше, чем ты можешь!», и юмориста Геннадия Малкина — сейчас он, правда, тоже в Израиле. И, наконец, мой любимец — талантливейший литератор Игорь Иртеньев.

— Уникальная черта еврейского народа — умение смеяться над собой; это видно и по непревзойденным еврейским анекдотам: смешнее в истории человечества еще ничего не придумано. Не говоря уже о перечисленных вами персоналиях…

— Абсолютно точно замечено! Умение смеяться не только над другими, но и над собой — это, я считаю, дар свыше, который помог нашему народу выжить, не расплавиться и не раствориться среди других народов. Смех — это своего рода защитная реакция. Кстати, «хохма» и «балагур» — словечки еврейского происхождения.

Мы вот говорили о различиях в жизни израильтян. Теперь о том, что нас всех объединяет. Это два дня в году, когда на две минуты жизнь замирает: останавливается весь транспорт, и на всю страну звучат сирены. Один из дней посвящен памяти о жертвах Катастрофы. Да, это Катастрофа с большой буквы; так мы называем Вторую мировую войну, унесшую жизни более 6 млн. евреев. Второй — день поминовения солдат, погибших за Государство Израиль. Несмотря на внутренние различия, весь народ Израиля объединен тем, что страна очень небольшая и находится в непосредственной близости и постоянной опасности перед лицом исламских фундаменталистов. Я ни в коем случае не хочу обидеть всех мусульман, но движение ХАМАС у нас расценивается как безусловный оплот терроризма, точно так же, как у вас чеченские боевики. И мне непонятно, почему ваша власть пытается заигрывать с их лидерами, принимать их в Кремле.

— Политика, как и Восток, дело тонкое. Не так давно между нашими странами отменили визы...

— С одной стороны, это хорошо: купил билет и поехал. Идет мировая глобализация, в человеческом общении становится меньше искусственно созданных барьеров. Но, с другой, границы между странами еще никто не отменял: если у пограничников любой из сторон есть какие-либо сомнения, в страну могут не пустить. Потом, если честно, у нас многие опасаются, что в страну хлынут наркоманы, уголовники, просто бандиты, уроженцы сопредельных с Россией отсталых государств. И тем самым будут позорить высокий в Израиле статус «выходца из России». А нам, «россиянам», оно надо?

— Вы часто наведываетесь в Россию. А ваша семья, дети бывают здесь?

— У меня прекрасная супруга — Татьяна, которая не только радушная и гостеприимная. Она — из старой московской интеллигентской семьи, окончила филфак МГУ. Но и это не главные ее достоинства; в трудные времена она всегда была рядом, будь то ссылка в сибирской деревушке или полное безденежье. Она подарила мне двух прекрасных детей — дочку Таню и сына Эмиля. Дети взрослые: дочь работает в детском саду, у нее у самой две дивные девочки, мои внучки. Сын, хотя и программист по специальности, в делах семейных пошел еще дальше — у него четверо детей. Так что в семье у меня царит полная гармония! Дети в Россию приезжали, внучата — тоже уже по разу, но у них, как говорится, еще все впереди.