- Никита Владимирович! Ваша фраза - "Ирония - это боль обманувшейся любви"... Она о себе?
- Вы знаете, довольно симпатичная фраза и, видимо, справедливая, но, к сожалению, она не приходила мне в голову. Кто-то мне ее приписал...
- То есть далеко не все истории о вас как о большом любителе розыгрышей достоверны?
- Половина из них - апокрифы. В "Литературной газете" как-то было даже написано, что, если хотите придать достоверность или интересность какой-то шутке или розыгрышу, припишите их Бернарду Шоу или Никите Богословскому...
- Как вы считаете, может ли остроумный человек быть мрачным или, скажем, грустным?
- Да. Очень грустным, спокойным был в жизни Михаил Михайлович Зощенко. Таким же был и мой друг Николай Эрдман. Но один человек молчит - и сразу видно, что он дурак, другой тоже молчит, но ты видишь, что он умница. Не так давно на одной из страниц книги, подаренной мне Зощенко, я нашел карандашную надпись, которая меня очень расстроила. Михаил Михайлович написал: "О, мои грустные опыты. И зачем я захотел все знать. Вот теперь я не умру так спокойно, как надеялся".
- Как рождается ваша музыка? Это длительный процесс или внезапное озарение?
- У композиторов совершенно разные манеры сочинения. Одни должны непременно сидеть за роялем, у других музыка рождается в голове... Последнее характерно для ленинградской композиторской школы, к которой отношусь и я. Мы все, бывшие ученики Ленинградской консерватории, как правило, сочиняем без рояля, иногда только пробуем какие-то аккорды... Так что музыка у меня рождается в голове.
Но объяснить, как она сочиняется, невозможно. Если кто-то скажет, что он знает, как происходит этот процесс, не верьте. Это вранье. Эта штука необъяснима.
- Объясните: почему вы увлеклись музыкой?
- Моя мама окончила Петербургскую консерваторию у знаменитого педагога Есиповой, ученицы Листа. Это был самый знаменитый преподаватель музыки в начале века. А мамин брат был солистом Мариинского театра, тенор. В 1919 году он эмигрировал во Францию и пел в русской опере вместе с Шаляпиным. У меня есть пластинка, где они исполняют дуэт из оперы "Русалка".
Кроме того, с раннего детства, как это было принято в интеллигентной дворянской семье, меня начали учить музыке. А я отчаянно сопротивлялся и ненавидел ее. Тогда мне дома сказали: если у меня в школе будут пятерки по поведению, то меня не станут заставлять заниматься музыкой. Я легко переделывал тройки в пятерки и тем спасался.
И вдруг лет в восемь-девять сам потянулся к роялю. Не то чтобы сочинял что-то или подбирал ноты, а просто брякал. И толкнуло меня к этому вот что. Помню, в тот день у нас были гости. Я уже лег спать, а в дальней комнате мама тихо играла на рояле. Сначала первую балладу Шопена, которую я никогда раньше не слышал, а потом какую-то песню Вертинского. И я почему-то так эмоционально воспринял эту игру, что даже заплакал. С тех пор стал проявлять интерес к музыке.
Я был последним учеником композитора Александра Константиновича Глазунова. Когда он скончался в эмиграции, я был как раз в Париже, и наш посол попросил меня участвовать в отправке праха в Россию. Я даже хотел лететь чартерным рейсом Париж-Ленинград-Москва и участвовать в похоронной церемонии. Но посол сказал: "Никуда вы не полетите. Затеяли прием интеллигенции, деятелей искусств в посольстве, вот и занимайтесь теперь этим". Я с большим скрипом остался. А самолет разбился уже на пути в Москву. Такая вот судьба...
- Никита Владимирович, какую из своих многочисленных песен вы любите больше других?
- С большой симпатией отношусь к тому циклу, который я написал специально для Сергея Лемешева, - "Звезда моих полей", "Аленушка", "Помнишь, мама", "Письмо в Москву"... Но самая любимая - романс Рощина из кинофильма "Разные судьбы".
- Как она родилась?
- Поэт Николай Доризо принес уже готовые стихи, а я довольно быстро написал мелодию. В фильме роль композитора играл Бруно Фрейндлих, отец Алисы, у которого не было ни слуха, ни голоса. И спел за него этот романс знаменитый ленинградский актер Александр Борисов.
- Но ведь и играть и петь должен был Марк Бернес?
- Точно, но он заболел и не смог. А через год после выхода картины Марк записал эту песню на радио. И поскольку у него была такая яркая индивидуальность, такой голос, не похожий ни на чей другой, исполнение романса Борисовым прошло незамеченным, а песня воспринималась так, как ее исполнил Бернес. Я однажды поспорил на ящик коньяка, будучи на сто процентов уверенным в выигрыше, с женщиной, которая уверяла меня, что Рощина в фильме играл Бернес. Так что этот романс всегда считался песней Марка.
- Кем был он для вас? Просто исполнителем ваших песен?
- Ближайшим другом. Мы встретились во время съемок картины "Истребители". У меня это был третий фильм, после "Острова сокровищ" и "Большой жизни", а у Марка - второй. В своем первом - "Человек с ружьем" - он сразу запел. Помните: "Тучи над городом встали..." И он, естественно, захотел, чтобы в "Истребителях" тоже была для него песня. Мы с Евгением Долматовским ее написали. И вот тут с ней произошла очень забавная вещь...
Директор студии Зиновий Ицков, посмотрев картину, сказал, что фильм очень хороший, кроме песни - унылой, пошлой, которая совершенно не подходит и не запоминается. Появился приказ - принять фильм без песни. Мы все, конечно, огорчились, потому что она очень нравилась. Но тут Ицков уехал, и мы, воспользовавшись этим, повезли картину в Москву. Ее похвалили, а песню отметили особо, сказав, что это гражданская лирика, которая очень нужна нашей молодежи.
Вернувшись, мы рассказали Ицкову, что написали новую песню, все пересняли и получили хороший отзыв. К нашему огорчению, он попросил показать. Посмотрев, Зяма обвел всю группу строгим взглядом, от которого похолодело в душе, и произнес: "Ну вот, теперь другое дело".
- Утесов - целая эпоха... Я слышала, что вы знакомы с ним с детства?
- Нас познакомила его дочь Эдит. Когда мне было лет восемь, я пошел с нашим классом на спектакль. Рядом со мной в театре сидела девочка, которая ужасно вертелась. В антракте мы познакомились, и она пригласила меня на день рождения. Я рассказал об этом родителям и, помню, даже клянчил у мамы подарок для восьмилетней девочки - кольцо или ожерелье. Родители были против: как можно идти в незнакомый дом? Я их еле уговорил.
Утесов был на концерте и приехал домой чуть позже. И он нас совершенно очаровал, потому что играл на саксофоне, который был тогда в новинку, на скрипке, на рояле, показывал фокусы, рассказывал анекдоты, стоял на голове... Утесов был в двадцати лицах. С тех пор я стал вхож в этот дом, подружился и первые робкие сочинения приносил Леониду Осиповичу, и он отдавал их оркестру. Это уже потом он стал сам петь. Я звал его сначала дядя Леня, потом Леонид Осипович, потом просто Ледя, но на вы... Затем мы выпили с ним на брудершафт и уже говорили друг другу ты.
- А вы знали, как относится к вашей музыке, скажем, Сталин?
- Когда была снята вторая серия фильма "Большая жизнь", ее показали Сталину, и он, не досмотрев, ушел. Потом появилось постановление ЦК, которое изучали тогда в школах, и в нем фильм был абсолютно раздолблен. Было, в частности, написано, что в него введены песни, чуждые нашему народу и проникнутые кабацкой меланхолией.
Должен сказать, что то постановление абсолютно никак не отразилось на моей деятельности, что было для того времени невероятно странным. Я продолжал работать в кино, на радио, в театре, проходили творческие вечера... Вышло несколько ругательных статей в газетах, как и полагалось после постановления... Но все обошлось. Причем песни "Спят курганы темные" и "Три года ты мне снилась" продолжали звучать: никто не знал, что они из фильма.
- Никита Владимирович! Вы никогда не скрывали своего дворянского происхождения. Как же вы уцелели?
- Я писал обычно - "быв. двор." Наверное, они думали, что я бывший дворник. Но меня, правда, никто не призывал ни в пионеры, ни в комсомол, ни уж тем более в партию. Самому же мне и в голову не приходило подать заявление. И не только из-за своих взглядов, но и из-за постыдности вполне вероятного отказа...
- Вам всегда интересно жить?
- Все разочарования подавляю тем же способом, с помощью иронии. Недоволен бываю, когда что-то не получается, какая-то фраза, конец...
- Прожита большая жизнь... Что проходит быстрее: молодость или зрелость?
- Конечно, зрелость. В преклонном возрасте года летят как угорелые. Но я делю свою жизнь иначе - время войны и послевоенное. Первый этап мне кажется очень большим, объемным и протяженным. Это была такая интенсивная и напряженная работа. После войны я написал гораздо больше, но мне всегда казалось, что военный период все-таки самый главный.
- Но это оценка прошлого. А настоящее, будущее?
- На будущее я смотрю без особого интереса и энтузиазма. Во-первых, потому что этого будущего осталось не так много. А во-вторых, все, что мне полагалось в жизни, я увидел, узнал замечательных людей, был знаком с нищими и королями... Помню веселый ужин в Мадриде... Сергей Сергеевич Смирнов, Лида Смирнова, ваш покорный слуга и Хуан Карлос, который никаким королем Испании тогда еще не был. Я видел массу интересного. А сейчас живу спокойно. Занимаюсь больше литературой, нежели музыкой. Рок - это удел молодых. А если я буду писать песни, как я их понимаю и привык, то их некому будет исполнять. Исполнителей советской песни в том понятии, которое существовало десятки лет, теперь нет.
- Как вообще живется сегодня всемирно известному композитору?
- Я не жалуюсь. Есть приличные авторские отчисления, дополнительная прибавка к пенсии по назначению президента, жена зарабатывает...
- А я читала в газетах, что вы с трудом отремонтировали свою старенькую "Волгу"...
- Я тоже читал. Но у нас уже давно новая "Волга".
Правда, одну смешную шутку я сотворил уже после того, как директор института теоретической астрономии академик Сокольский вручил мне свидетельство о наличии моей планеты. Когда повысилась квартплата, я написал письмо Юрию Михайловичу Лужкову в стихах:
Оплачивать квартиру денег нету
И, видимо, не будет никогда.
Назвали моим именем планету,
Быть может, переехать мне
туда?
И Лужков через какое-то время ответил мне тоже в стихах. Там была такая строка: "А если что не так, то полетим вдвоем". Так что у мэра Москвы с юмором все в порядке.
- Самое время вернуться к юмору. Я читала, что вы разыграли даже Шостаковича, которого так боготворили?
- Однажды я встретил его на Невском и спрашиваю: "Митя! Вы почему такой грустный?" Он объясняет, что никак не может достать билеты на концерт знаменитого дирижера Клемперера. Я обещаю ему все устроить, и мы договариваемся о встрече вечером.
С нахальным видом захожу вместе с Шостаковичем в артистический подъезд. А там сидит дама с буклями и лорнетом. Я небрежно так бросаю: "Этот товарищ со мной..." И вдруг дама говорит: "Дмитрий Дмитриевич! Как я рада вас видеть! Вы так давно у нас не были. Проходите, пожалуйста, в девятый ряд... А кто это с вами?" И Шостакович так небрежно бросает: "О! Я его первый раз вижу". И я был с позором изгнан.
Конечно, решил при случае отомстить. Встретил его опять на Невском, поздоровался и прошел мимо. Потом быстро нанял извозчика, обогнал его и встретился ему еще раз на этой же стороне улицы. Он поздоровался, но уже с некоторым удивлением. И когда я сделал это в третий раз, он решил, что сходит с ума. Но финал был такой. В тот же вечер я позвонил ему домой и сказал его матери Софье Васильевне, что звоню из Москвы и очень извиняюсь, что не был у Мити на дне рождения, так как уже целую неделю не могу отсюда выбраться.
- Скажите, а на вас не обижались за эти розыгрыши?
- Нет, потому что я разыгрываю только друзей, и только тех, у кого есть чувство юмора. Для посторонних людей это уже вовсе не шутки, а что-то из категории оскорблений.
- А женщин вы пробовали разыгрывать?
- Нет, только мужчин.
- Вы были знакомы с Мироновой и Менакером... Наверное, без юмора и розыгрышей здесь тоже не обходилось?
- Менакера я знал с детства. Помню, на одном из дней рождения Алика мы расшалились, и я разбил большую фарфоровую вазу. Стал плакать и причитать: "Ой, простите, я разбил вашу красивую новую вазу..." Прибежал отец Менакера, вздохнул и, деланно улыбнувшись, сказал: "Не волнуйся, мальчик, она не такая уж и новая, ей двести лет".
- Я видела в одной газете набор фотографий женщин, которые, как утверждала газета, нравятся Никите Богословскому. Среди них Изольда Извицкая, Анастасия и Марианна Вертинские, Маргарет Тэтчер... Итак, какие женщины вам все-таки нравятся: хрупкие, нежные или волевые, сильные?
- Да они ни черта не спросили меня... Взяли произвольно всех симпатичных женщин... Например, с Изольдой Извицкой я был едва знаком...
- Не хотите говорить о женщинах вообще, скажите, счастливы ли вы в семейной жизни?
- Абсолютно. Я женат третий раз. Я счастлив и боготворю Аллу Сивашову, ставшую моей женой. Впрочем, сию минуту я несчастлив, потому что Алла уехала и забыла оставить мне сигареты.
- Но она же это сделала специально?
- Ну конечно! А я примерно знаю, где лежит заначка, и найду ее...