Кончина Елены Образцовой, умершей в понедельник в больнице в Германии, стала неожиданным ударом для огромного числа ее поклонников. Совсем недавно оперный мир отмечал 75-летие обладательницы уникального меццо-сопрано и одной из красивейших женщин эпохи, в Большом театре прошел «Оперный бал» с участием Дмитрия Хворостовского, Анны Нетребко и других суперзвезд. Сегодня коллега ушедшей примадонны — солистка Большого театра, народная артистка России Ирина Журина делится с читателями «Труда» воспоминаниями о Елене Васильевне.
— Для меня это огромная потеря. Мы четверть века вместе пели, часто общались вне сцены, она очень поддерживала молодежь, в том числе моих учеников...
Первая наша встреча произошла в «Кармен». Потом она меня выбрала для своей премьеры «Вертера» Массне, который ставила в Большом театре в 1986 году как режиссер, позвала на одну из главных ролей — Софи, сестры Шарлотты... Мы с Еленой Васильевной пели в «Бале-маскараде», в «Царской невесте»...
Как она волновалась перед каждым выходом! Как будто это первый и последний раз в жизни. Не от неуверенности: кто мог встать с ней рядом по таланту и профессионализму? Это от ответственности перед Большим театром.
И от особого нервного устройства. Милашкина этим была немножко на нее похожа. Архипова, Синявская — совсем другие... К Образцовой даже скорую помощь вызывали! Мы же из соседних гримерок слышали все ее охи-ахи. Умирает — и все тут. Так у нее проявлялось волнение. Ее спрашивают: ну что, Елена Васильевна, давать третий звонок? Она: ох, подождите, не могу, мне плохо... Меряют давление, делают укол... Но больше держать зал в ожидании невозможно, и помощники режиссера — двое здоровых мужиков — ведут ее на сцену. И только она сделала шаг к публике, только взяла первые несколько нот, почувствовала, что голос звучит как надо — будто подменили человека! Дальше все идет потрясающе, в антракте со сцены возвращается веселая, напевает: ля-ля-ля... Спрашиваешь: ну как, Елена Васильевна? Она: все в порядке!.. Как будто и не было никакой скорой перед спектаклем.
Ее любили и мечтали видеть во всем мире, но Большой она обожала, просто бежала туда каждый раз. Если только ставился спектакль, где ей могла найтись роль, она соглашалась с легкостью, редкой для примадонны ее уровня. Настолько ее характер был легким, открытым и совершенно не примадонским.
Год назад, встретив ее на конкурсе имени Магомаева, я попросила написать приветствие участникам конкурса имени Галины Ковалевой на Кубани, который возглавляю несколько лет. Анна Нетребко на такую же просьбу не ответила. А Елена Васильевна тут же написала очень теплое обращение, они с Галиной Александровной обе из Петербурга, дружили.
Для меня особенной ее ролью была Любаша в «Царской невесте», этих спектаклей у нас с ней было больше всего. Здесь — огромная любовь, которую она теряет из-за Марфы — моей героини. Я даже чувствовала себя виноватой в том, что на меня глаз положил этот чертов Грязной.
Она сама всегда была влюблена в целый мир, в своих партнеров. Говорила: пока я пою, я живу. И даже так выражала мысль: сначала умру, а потом только перестану петь... Никогда не говорила «нет». Ей звонили: могли бы спеть «Фаворитку» Доницетти? Она отвечала: да, конечно!.. Потом поворачивалась в мою сторону: понятия не имею об этой опере... Но спеть что-то новое для нее было огромной радостью. Что значит «не знаю роли», у тебя есть три дня — за три дня и выучи, вот ее правило. Наоборот, у нее в таких условиях особый кураж появлялся...
Я видела, как она учила: тут плеер, тут наушники, тут клавир, в который она смотрит. Могла так сидеть хоть в самолете. Учила всегда мгновенно.
Иногда даже ее скорости не хватало. Помню постановку оперы Бартока «Замок герцога Синяя Борода», что-то ей помешало вовремя освоить партию, так она обклеила кулисы шпаргалками и периодически в них заглядывала. Обыгрывала это сценически — никому в зале в голову не могло прийти, что это она подсказки смотрит. А я стояла в кулисах и восхищалась ее мастерством.
.jpg)
Коллеги обсуждают только что прошедшее представление. Фотографии предоставила Ирина Журина из своего личного архива.
Известно, что она влюблялась в своих партнеров по сцене нешуточно. Это тоже была ее человеческая и одновременно актерская натура: иначе, говорила, настоящую любовь не сыграешь. Когда они пели с Атлантовым, весь театр собирался, стояли в кулисах, потому что это было взаправду. Так и было некоторое время, она сама пишет в книге: чуть было не вышла замуж... Ну, Атлантов — такой певец и красавец, что невозможно не влюбиться... Это было взаимно, и на сцене такая отдача с обеих сторон... Плюс гениальная музыка, за пультом стоял Альгис Жюрайтис. С Жюрайтисом у них вспыхнула любовь с опереточного концерта в Большом зале консерватории: она тогда впервые пела классическую оперетту. Жюрайтис дирижировал всегда без партитуры, а когда ты видишь глаза дирижера, и перед тобой великие партнеры на сцене, ты зажигаешься — вот это был настоящий Большой театр, которого сейчас категорически нет...
После «Вертера» мы приехали к Елене Васильевне домой, стол накрыт, на нем лежит зажаренный поросенок. А Альгис, ее супруг, был вегетарианцем. Ходит кругом, травку щиплет. Елена Васильевна же ни в чем себе не отказывает — закусывает вовсю. И вдруг наливает бокал (не рюмку!) ледяной водки. Мой муж говорит: Елена Васильевна, это же опасно! Она отвечает: ты ничего не понимаешь, холодная водка никогда не вредит голосу. И рванула целый бокал.
При своей всемирной востребованности она была очень домашним человеком. Ей просто нужно было постоянно кого-то согревать своей любовью. Дочка вышла замуж за испанца, виделись они не очень часто, Елена Васильевна по Елене-младшей скучала. Завела себе четырех собачек. Одну звали Кармен — это та, которую она так обожала, что выходила с ней на сцену, ей даже в Мадриде пропуск выписали: «Кармен Образцова, актриса» — и гонорар платили: 150 граммов мяса за спектакль «Пиковая дама».
Уход из жизни Альгиса стал для Елены Васильевны тяжелейшим ударом. Я была на его похоронах в церкви Вознесения у Никитских ворот, она все твердила: не хочу жить, уйду за ним...
Но ее влюбленность в театр, в профессию пересилили. Организовала свой конкурс в Петербурге, напутствовала молодежь в телевизионном конкурсе «Большая опера». В последнее время с загорелась своей Академией пения, которая строилась в петербургском Гостином Дворе. Устраивала благотворительные концерты, привлекала меценатов. Сейчас Академия построена, но Елена Васильевна, к сожалению, практически не успела в ней поработать...
Ее было больше, чем ей дали реализовать все оперные театры мира вместе взятые. Она хотела объять необъятное, всем помочь. Огромную поддержку оказала моей ученице по Мерзляковскому училищу Юле Лежневой, теперь Юля — сама международная оперная знаменитость.
Наверное, я чего-то не знаю, но никаких признаков болезни в ней не замечала. На конкурсе Магомаева в октябре она сидела королевой. Уж не говорю о ее потрясающем юбилейном концерте 28 октября в Большом театре. Такой королевой оперы навсегда ее и запомню.
Записал Сергей Бирюков
