Александр Збруев - о новой роли в кино, о друзьях молодости и об отце, которого никогда не видел
На этой неделе в прокат выходит «Кино про Алексеева» — лирическая комедия о барде, который подавал надежды в 60-е, а ныне торгует картошкой на проезжей трассе. Главную роль в картине исполнил Александр Збруев. Накануне премьеры он рассказал корреспонденту «Труда» об актерах, которые повторили судьбу его героя, вспомнил Тарковского и Аксенова...
— Вы не снимались в кино почти 10 лет. Почему?
— У меня есть родной дом — это театр. Потому я совершенно не жалею, что за 10 лет не отметился ни в одном фильме. Мне предлагали сниматься, но мне не нравились сценарии, роли, режиссеры. Было два-три предложения, от которых пришлось отказаться по иным причинам, о чем я потом немного сожалел. Но вряд ли эти съемки кардинально изменили бы мою жизнь. Я довольно равнодушен к кинематографу, он существует для меня где-то сбоку.
— А что вас тогда зацепило в «Кино про Алексеева», из-за чего вы прервали столь продолжительную паузу?
— Я познакомился с замечательным режиссером Михаилом Сегалом. У него свое — и очень кинематографичное — видение вещей, широкий взгляд на жизнь. Актер — это всегда второе, третье, четвертое: Прежде всего — режиссер и драматургия. К сожалению, сейчас складывается по-другому. Вот едем мы с театром на гастроли. Едет Чурикова, Соколов, Збруев. Играем спектакль, 2 тысячи мест, зал полный. Но приходит публика зачастую не на спектакль, а будто в зоопарк. О, Чурикова! Как она изменилась! А должна звучать режиссерская индивидуальность. Если у артиста роль получается — это режиссер, не получается — тоже он. Так что можно и по 10 лет не сниматься, пока не найдешь своего режиссера.
— Но дело, наверное, не только в личности режиссера, но и в теме. Бард, чье слово ловили в те самые 60-е, теперь на обочине жизни в прямом и переносном смысле. Вас это проняло?
— Да, эта тема сильно меня волнует. Многие творческие люди, пусть не всегда талантливые, именно так заканчивают свою жизнь — на обочине. Их туда выбрасывает по многим обстоятельствам. Я знаю об этом не понаслышке, на примере моих друзей и товарищей. И надеюсь, этот фильм — про всех, кто оказался забыт и выброшен. Хотя если бы я был продюсером «Кино про Алексеева», то посвятил бы его Мише Кононову.
— Почему именно ему?
— Я хорошо знаю Михаила, знаю, как он блестяще начинал, как потрясающе играл во многих картинах — «Начальник Чукотки», «В огне брода нет»: Он был студентом одного из лучших курсов Исидора Анненского, вместе с ним учились Олег Даль, Миша Соломин, Виктор Павлов. Кононов — дорогой мне человек, я видел, как он преобразился в последние годы. Как-то включил телевизор — показывают Мишу. Я ужаснулся, каким он стал, как разговаривает: А все из-за этой проклятой картошки, которую он был вынужден продавать, уехав в деревню. Этот зигзаг — не только от него, но и от людей, которые его окружали и забыли, отошли в сторону. Иногда мы возносим кого-то до небес, а рядом, в тени, терпит бедствие родственная судьба.
— Этот фильм и про 60-е, и про шестидесятников, о которых так много говорили, что, похоже, устали...
— Когда говорят о 60-х, я тут же вспоминаю Васю Аксенова. Мы снимались с Олегом Далем, Андрюшей Мироновым в фильме «Мой младший брат» по его сценарию и называли его просто: папа Вася. Помню, встретил его в Доме кино, спросил что-то, а он говорит: «Собираюсь уезжать» (Аксенов уехал из СССР в 1980-м году. — «Труд»).
С эпохой оттепели связано и одно совсем личное откровение. Я не знал своего отца, поскольку родился, когда его расстреляли. И вот во мне появилось желание узнать, за что и почему он пропал. А меня уже стали узнавать на улицах, и удалось попасть в учреждение, где можно было увидеть документы про отца. Я пришел. Вышел человек в форме, дал папку с грифом и сказал, что было трудное время и в этих документах, может быть, что-то меня смутит: такая была эпоха. Я сел, стал читать. Я видел почерк следователя, почерк отца, приговор на расстрел, который вынесли за 15 минут трое человек. Я человек сдержанный, а тут разрыдался.
Все это оттуда, из 60-х. И песни тоже. Я сейчас ехал с водителем, и он заговорил о Высоцком, но тут же уточнил, что ему больше нравится Окуджава. А я люблю их обоих, хоть они абсолютно разные. Высоцкий берет энергией, а Окуджава — тихим словом. Одного больше слушали, а другого читали. Но у обоих схвачено время. Вот что такое 60-е...
— Одна из эпизодических, но ключевых ролей в фильме отведена Андрею Тарковскому. Вы были с ним знакомы?
— Что я могу сказать о Тарковском... В свое время в «Ленкоме», где я давно работаю, Тарковский ставил «Гамлета». Помню, находиться у него на репетициях было большим испытанием. Никто не понимал, о чем он говорит и чего хочет. Вдруг как скажет: здесь обязательно должна скрипнуть дверь и закричать петух. А ему говорят: «Ну петуха-то нет». Гамлета играл Солоницын, и во время одного из спектаклей с него слетел парик. В тот момент мне стало страшно за имя Тарковского.
— Алексеев в фильме постоянно говорит про любовь. Может, у вас есть свое определение?
— Любовь, а что такое любовь?.. Нет, мне не хочется повторять слова из фильма. Если человек лишен этого чувства, он бедный, обездоленный. Мы не говорим о многих вещах, мы научились скрывать то, что в нас существует. А в нас есть все — и хорошее, и плохое. И любовь, обязательно любовь. Но все чаще она спрятана очень глубоко. Наши улыбки бывают балетные, фальшивые. А иногда не нужно улыбаться — достаточно всего лишь заглянуть в глаза. Но мы научились жить в броне.