— Джо, просвет уже виден?
— Я не финансист, хотя когда включаю телевизор, там очень много говорят о кризисе. Но что касается нашего мира искусства, мы видим, как на протяжении последних шести месяцев коллекционеры возвращаются к своей страсти. И даже были рекордные результаты. В феврале скульптура Джакометти продалась за 104,3 млн. долл. — рекорд не только для этого художника, но вообще за отдельно взятое произведение искусства: никогда раньше ни одна картина, ни одна скульптура не продавалась на аукционе за бОльшую сумму. Но месяц назад и этот рекорд перекрыла картина Пикассо, проданная в Нью-Йорке за 106 с лишним миллионов.
— Так был ли все-таки кризис или его придумали?
— Нет, в прошлом году был период протяженностью в восемь месяцев или чуть подольше, характеризовавшийся неуверенностью и неясностью — что же будет дальше. Люди перестали активно действовать, ждали. Очень снизилось количество продаваемых произведений. Но теперь это позади. Например, что касается нынешних торгов, некоторых продавцов я знаю, и знаю, что год назад они бы эти вещи не продали, а теперь поняли, что
— За это время как-то изменилась структура спроса? Появился специальный интерес на какую-то группу художников, исторический период искусства?
— Я вижу сегодня среди коллекционеров очень большую любовь к XX веку. Причем среди русских собирателей стало модно покупать не только русское, но и западное искусство, соединяя их в одной коллекции. Что, конечно, очень правильно, потому что русские художники начала ХХ века были тесно связаны стилистически, да и своими судьбами, с европейскими коллегами. И на недавней предаукционной выставке в Москве не случайно вывешивались рядом работы Марии Васильевой и Пикассо, они были друзьями. Васильева жила в Париже, а кому-то из западных художников — например, Модильяни — она сама помогала.
—
— Да, хотя есть, конечно, и такие русские, которые приобретают только западное. Но их меньше.
— А западные покупатели в основной своей массе все так же равнодушны к нашему искусству?
— Они не равнодушны, просто круг русских художников, которых знали на Западе, долгое время ограничивался именами Кандинского, Сутина, Малевича и немногих других. Но с недавних пор к этому кругу присоединились такие мастера как Ларионов, Гончарова, Кончаловский… Их уже стали включать не только в русские, но и в западные торги — например, искусства импрессионизма.
— Какой процент вещей уходит в музеи или открытые частные собрания?
— Очень маленький. Сегодня музеи просто не имеют денег на покупки.
— Но вот полгода назад Эрмитаж купил коллекцию парижской галереи Popoff, выставлявшуюся на Christie’s.
— Да, это очень хороший, но, к сожалению, редкий пример.
— Кстати, у вас с Christie’s и другими коллегами-конкурентами существует какая-то координация? Вы же обычно проводите торги в близкие сроки — так, очевидно, выгоднее всем, потому что приезжает максимальное количество покупателей.
— В каждом из наших аукционных домов есть по одному человеку, на которого возложены контакты с коллегами.
— Что обсуждается — топ-лоты, сроки?
— Что вы, топ-лоты — абсолютная тайна, это же наше ноу-хау, которое мы открываем только на предаукционной выставке. А вот сроки — да, согласовываем.
— Бывали серьезные конфликты?
— Не помню ни одного. Если заранее поинтересоваться друг у друга о планах, всегда можно на день-другой подвинуть мероприятие, чтобы было удобно всем.
— В России, в отличие от Англии или Америки, крупные международные аукционы не проводятся. В частности,
— Да нет, в принципе теперь можно вывезти многое, на что раньше распространялись запреты. Но знаете, наша фирма — американская, продажи в Англии и Америке идут очень успешно, и нам как бы хватает. Нет импульса расширять географию площадок.
— А политика на продажах не сказывается? Например, громкое убийство в Лондоне русского диссидента Александра Литвиненко, случившееся в 2006 году…
— Не наблюдала на аукционах никакого резонанса ни на это, ни на
— Как вы вообще заинтересовались Россией? У вас корни русские, или сказалось чье-то влияние?
— Нет, я из семьи, никак не связанной с Россией. Мама — шотландка, папа — из Австралии. Но еще в школе я очень полюбила иностранные языки, стала учить русский. Первый раз попала в Россию в 91-м году, и наверное, это было любовью с первого взгляда. Хотя период в жизни вашей страны был очень трудный. Но меня, как человека культуры, очень впечатлило отношение русских людей к своему культурному наследию, то, как они это наследие уважают. С тех пор всегда чувствую себя в России хорошо.
— Где, кроме Москвы и Питера, удалось побывать? В каких поисках шедевров поучаствовали?
— Вот это было бы здорово — такие поиски фантастически интересны, но у меня немножко другой характер работы. Основная ее часть проходит за письменным столом. Просто само имя нашей компании, ее репутация притягивают к нам тех, кто хочет что-то предложить. И я могу сидеть в своем кабинете, обычный день, и вдруг кто-то присылает мейл с координатами какого-то неизвестного шедевра. Вот так чаще всего бывает. А те, которые «охотятся», — это дилеры, люди с особым менталитетом. Их работа более детективная, чем моя. Что же касается моих путешествий по России, то я была в Красноярске. Очень люблю Суздаль и подобные ему исторические города, куда ездила в студенческие годы. Но в данный момент, к сожалению, кроме Москвы трудно куда-либо вырваться: очень много дел здесь.
— А просто съездить в Россию на отдых?
— Знаете, есть такое английское выражение — «вести автобус». То есть делать работу, требующую большого напряжения. Вот в России я обычно «веду автобус», поэтому отдыхать предпочитаю в других странах.
— Вы уже 13 лет в Sotheby’s — были ли за это время такие вещи, приходу которых вы страшно радовались и продавать которые было страшно жалко?
— О, таких много. Сейчас постараюсь
— В вашей семье кто-то разделяет ваше увлечение Россией и русским искусством?
— Вообще никто! Мама работала фармацевтом, папа — инженер, с искусством никак не связаны. Им, конечно, любопытно, они даже гордятся, что у меня такая карьера. Но для них это что-то очень далекое.
Топ-лоты
|
|
Пара ваз императора Николая IИмператорский фарфоровый завод, роспись Петра Щетинина и Василия Столетова по мотивам голландской живописи XVII века. 1841 год. Вероятно, подарены Николаем I его дочери, великой княжне Ольге, ставшей королевой Вюртембергской. На рынке впервые. |
|
|
Александр Яковлев. «Тити и Нарангхе, дочери вождя Екибондо»1926 год, 98×80 см. Картина написана Яковлевым (1887–1938) после путешествия в Африку, устроенного концерном «Ситроен». Вместе с его главой Жоржем Мари Хаардтом художник посетил одну из деревень в Верхнем Заире и запечатлел семью местного вождя. |
|
|
Мария Васильева. «Клоун»1912 год. 73×54 см. Мария Васильева (1884–1957) эмигрировала в Париж в 1907 году. Училась у Матисса, сама основала Русскую академию (ныне Музей Монпарнас). Содержала столовую для бедных художников. Испытала влияние Пикассо с его интересом к теме цирка. |
