Ушедшее лето получилось обильным на словесные осадки. Общественные дискуссии вспыхивали по поводу и без, в них бурно обсуждались принятые Думой законы по завинчиванию гаек, гнусная история панк-молебна в храме Христа Спасителя, намерения запустить (под кураторством правительства) свободное Общественное ТВ...
Но, пожалуй, самый бурный всплеск эмоций вызвали выступления писателя Захара Прилепина «Письмо товарищу Сталину» и «Стесняться своих отцов», в которых в острой форме поставлены важнейшие вопросы национального бытия. Тут же прочитавшие Прилепина раскололись на два непримиримых лагеря. Из одного призывают дать писателю в морду (предложение известной лирической поэтессы), не подавать ему руки и всячески выражать Прилепину презрение. В другом сталинисты всех мастей одобрительно кивают головами: правильной дорогой идете, товарищи! А есть ли в этом обращении к прошлому истина, та самая золотая середина между двумя крайностями? Об этом мы решили поговорить с автором нашумевших публикаций.
– Сейчас, спустя несколько недель после публикаций, вы не жалеете о том, что сделали? Столько на вас вылилось упреков и откровенной ненависти – врагу не пожелаешь...
– Двести процентов: я ни о чем не пожалел. Мне 37 лет, и находиться в розовом заблуждении относительно части российской интеллигенции было бы нелепо. Я искренне, добросовестно пытался найти общий язык со многими и многими людьми, но убедился, что многим из тех, кто числит себя либералами, надо бы работать в министерстве тотальной нравственности. Когда Михаил Ефимович Швыдкой обвиняет меня в невежестве, мне, право слово, удивительно. Это памфлет, в котором ряд формулировок доведен до стрессового состояния. Но если о сути, то о том же говорили и покойный Вадим Кожинов, и Александр Панарин, великие умы, мощнейшие мыслители, люди, которых уж точно нельзя обвинить в невежестве.
Просто у некоторых представителей либеральной интеллигенции создалось ощущение, что уж они-то все эти вопросы русского бытия и отечественной истории давно уже решили, и потому говорить что-то иное, иметь другую точку зрения – просто моветон. А если у нас с их точкой зрения не согласна колоссальная часть населения, и в том числе не только «маргиналы» и «быдло», а ряд представителей интеллигенции, серьезная часть людей мыслящих, чувствующих? Вы сказали насчет ненависти... Но я все эти недели принимал звонки от людей, во-первых, самых разных национальностей, во-вторых, известных, заслуженно знаменитых. Цвет России. Я был ошарашен масштабами этой реакции: «Спасибо, наконец-то хоть это было произнесено». Отсюда же и проклятия: часть либералов просто не представляли, что за люди в нашей стране живут, что они думают о ее прошлом, настоящем и будущем. Это их испугало.
– Но ведь многие прочли в вашем послании призыв к реабилитации Сталина...
– Сейчас меня менее всего интересует Сталин. Это фигура речи, я ее использовал как радикальный жест. Речь не столько о Сталине, деятеле с колоссальными прегрешениями, который сейчас, вполне возможно, находится в аду. Речь о нас с вами! Это жест неприятия действительности. Это не Сталина так любят, это на его фоне так убого выглядит все, что сейчас происходит. Эти двойные стандарты, эта подлость, ложь, бесконечные попытки нивелировать самосознание народа, низвести его к бесконечно низким величинам. В письме как раз и шла речь о неприятии этого социума, этой квазикультуры, этой политики.
– То есть речь шла не только о либеральной интеллигенции?
– Разумеется, нет. Оно касалось не только тех людей, за которых вступились Шендерович, отец и сын Богомоловы. Это касается самых разных представителей российской власти, так называемой «элиты». И ряда деятелей, которые приватизировали народный протест на Болотной. Ко всем ним обращено письмо.
– Все ли адресаты, по вашему мнению, услышали вас?
– Большинство услышали. Недаром Альфред Кох так возбудился, он услышал, он себя там узнал. Другой вопрос – Шендерович, Матвей Ганапольский и Михаил Швыдкой. У них нечто сродни мании величия: почему-то решили, что это обращено только к ним. На самом деле в первом письме только полтора абзаца идет речь об историках определенного толка, которые просто собаку сожрали на бесконечном передергивании фактологии советской эпохи. А все остальное письмо касается далеко не их. Там есть фразы, которые трудно оспорить: у нас при Сталине была армия и наука, а сейчас нет ни того, ни другого. Это касается всей страны, при чем тут Шендерович?
– А как по поводу антисемити-зма?
– Люди слишком сильно тянут одеяло на себя, думая, что все в мире касается только их. Менее всего я думал о Шендеровиче и Ганапольском. Эта тема меня интересует менее всего. Вы понимаете, ксенофобом любого толка может быть только человек, который уверен либо в собственной неполноценности, либо в неполноценности собственной нации. Для меня эти упреки звучат смешно и нелепо. Я во многом воспитан на еврейских музыкантах и литераторах, у меня половина друзей – евреи. Обвинения в антисемитизме – это просто палочка-выручалочка, когда трудно спорить по существу.
Я бы не сказал, что у нас есть какой-то всплеск русофобии, если не считать массированной кампании против Русской православной церкви, что вызывало у меня просто оторопь. Да, у нас патриарх поддержал Владимира Путина на выборах. Но давайте вспомним, кто еще его поддержал? Представители всех конфессий! Почему нет атаки на остальных? Они что, так безупречны? Нет, именно по поводу православной церкви каждый считает своим долгом высказаться. Вот это меня поражает. А так рядовая, бытовая, скажем так, кухонная русофобия у нас давно стала такой привычной. Никто этому особенно не удивляется.
– С этим надо бороться?
– Не думаю, что надо запретить критические отзывы касательно русского народа. Здесь никто не святой. Народ допускает ошибки, у него есть свои трагедии. Однако при этом разговор на любые другие темы тогда тоже должен быть позволен. Введение табу до добра не доведет: если интеллигенция не может эти вопросы обсуждать, значит, будет обсуждать кто-то другой. На матерном.
– Уже прозвучали призывы запретить ваши книги как экстремистские. Вы не боитесь этого?
– Послушайте, я написал 10 книг, их прочитали сотни тысяч человек. Кто и как меня будет запрещать?
– Возвращаясь к Сталину. Почему образ этого человека, который сыграл чудовищную роль в истории страны, становится все более популярен в народе?
– Конечно, он обретает все большую популярность. Но, повторю, дело не в личности Сталина, а в тотальном неприятии существующего порядка вещей в стране. То есть Сталина призывают для того, чтобы «появился страх на блудливом лице лавочника». Часть культурных и финансовых элит совершенно распоясалась. Отсюда обращение к духу Сталина. Просто все больше людей, кожей чувствующих: если все так и дальше покатится, через какие-то два-три десятилетия мы можем потерять страну.
– И вы, обращаясь к образу Сталина, считаете, что только диктатура дает шанс?
– Напротив. В нашей стране, для того чтобы не повторилась тирания любого толка, необходимы твердые и четкие демократические институты, когда будут работать суды, будет прозрачна работа государственных органов. К сожалению или к счастью, это единственная форма противостояния абсурду и хаосу.
